Владимир Кабо: «Я встречал немало православных священников, но, кажется, ни в одном из них не проявлялась с такой полнотой и силой глубочайшая сущность христианства, выраженная в простых словах: “Бог есть любовь”. Любовь к Богу и к людям - вот что определяло всё его поведение, светилось в его глазах, вот о чем говорил он весь, летящий, устремлённый вперед…»

Благодать Божия зримо являлась во всяком его служении, будь то литургия или слово проповеди

Галина Волгунцева: «Первая встреча с отцом Иоанном произошла у меня в 1946 году… Его исповедь меня поразила: он как-то особенно, по-отечески, выслушивал каждого подходящего, что-то шептал и истово крестил склонённую голову. А исповедник не сразу отходил от аналоя. Растроганный, спешил высказать обогревшему его священнику недосказанное. У многих исповедников на глазах были слезы… Благодать Божия зримо являлась во всяком его служении, будь то литургия или слово проповеди, обращённое с любовью к Богу и к нам, грешным. Наши сердца откликались на его внимание и любовь. Был он в то время сильно истощен. В храме, где он проводил день, покормить его забывали, да и нечем было. Послевоенные трудности переживали все. Сам же отец Иоанн, получив зарплату, едва ли не всю раздавал. Зная его безотказность, у него не стеснялись просить - кто на ремонт, кто на лекарства».

Он молился с силой и энергией древних пророков. Такая молитва пронзает небеса и не может быть не услышанной

Архимандрит Филарет (Кольцов) : «Приду к отцу Иоанну возбуждённый, обрушу на старца свои неудовольствия и претензии к старшим. Духовник не помогает, послушники не слушаются. Отец Иоанн молчит, не перебивает. Выговорюсь и успокоюсь. А батюшка задаст несколько таких вопросов, что я начинаю понимать свою неправоту. И отец Иоанн итог подводит: “Видишь сам, вину-то в себе поискать надо, как найдёшь, так и обстоятельства изменятся”».

«Кто-то из батюшек может молиться, кто-то может проповедь красивую сказать - это все дары: дар служения, дар молитвы, дар слова. А здесь, в батюшке, было всё. И в беседе он не просто говорил красивые слова, а молился, чтобы Господь ему открывал и через него Свою Волю показывал. И Господь ему открывался и внушал, что сказать».

Игумен Николай (Парамонов): «Помню, как однажды на приёме я увидел у него атлетически сложенного парня и подумал: “Надо же, какой здоровяк!” А батюшка обнял его, гладил по головке, и я услышал, как он прошептал ему на ухо: “И все-таки ты больной”. Потом его мать мне рассказала, что её сын попал в автокатастрофу, после этого у него начались страшные головные боли, год назад они приехали к отцу Иоанну, он их помазал маслицем, помолился и головная боль на целый год отступила. И вот они опять приехали к батюшке с просьбой о молитве и верили, и надеялись на её силу».

«Отец Иоанн однажды спас меня от смерти. У меня был тяжёлая болезнь, температура за сорок, и она всё росла, врачи говорили: “Не знаем, что делать, антибиотики не помогают”. А я стал не только молиться, но и взывать к отцу Иоанну: “Батюшка, помоги!” И вот уснул, и вижу сон. Как будто я у себя дома, в деревне. Сижу на диванчике, а рядом отец Иоанн в полном облачении… “Батюшка мне так плохо, я, наверное, умру”. И тут он меня крепко обнял, поцеловал и сказал: “Деточка, не расстраивайся, ты будешь долго-долго жить”. Когда я проснулся, у меня была нормальная температура. И все врачи были поражены, как враз может закончиться тяжкое заболевание».

«Я несколько лет по благословению батюшки ездил в Печоры на послушание и понял, что монашеский образ жизни мне более подходит, чем семейный. Однажды я попал к батюшке вместе со строительной бригадой, которая отправлялась на восстановление Оптиной Пустыни. Батюшка их всех благословлял, помазывал маслицем, при этом внимательно в каждого вглядывался и говорил с властной любовью наставления. Передо мной стоял высокий парень, как потом оказалось, бригадир, благословляя его, батюшка сказал: “Благословляю тебя в строителя Оптиной Пустыни”. А потом батюшка подошел ко мне, я думал, что получу обычное благословение. Но батюшка очень долго в меня вглядывался, а потом сказал: “А тебя благословляю в священноархимандриты”. Я это воспринял, как шутку. Но потом понял, что это было благословение на монашество и настоятельство в монастыре».

Старец был великий православный педагог, “детоводитель ко Христу”

Учёный Евгений Андронов: «Я хочу поведать, как под руководством старца, благодаря его духовному опыту, святым молитвам и трудам человек меняется. Старец был, не побоюсь сказать, великий православный педагог, по словам апостола Павла, “детоводитель ко Христу”, полагающий за овцы своя не только время и силы, но и жизнь свою».

Болгарский митрополит Ловчанский Гавриил (Динев): «Отец Иоанн принял нас с большой любовью, и я тогда же понял, что отец Иоанн не говорил ничего случайного, что он своим внутренним духовным взором видел тебя насквозь и говорил то, что для тебя необходимо и полезно. При прощании я попросил его молитв, чтобы в Болгарии меня оставили в скиту преподобной Параскевы, где я раньше жил. Отец Иоанн внимательно глянул на меня и вдруг произнёс: “Вы будете представителем Болгарской Православной Церкви в России”. Он повторил эти слова три раза и очень твёрдо. Не зная, как это может случиться, я всё же поверил его слову. Мне было очевидно, что старец изрек то, что повелел ему Господь. И, вопреки логике тогдашнего времени, я в тот же год получил от своего священноначалия назначение служить в России».

: «Однажды нападения на меня начались, другие помыслы: “Не спасёшься… Погибнешь…” - и всё такое прочее. Отец Иоанн подходит ко мне и говорит: “Сам спасёшься, и семья спасётся!” - прямо на помыслы ответил».

Наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Тихон (Секретарёв): «Для отца же Иоанна Иисусова молитва была неотъемлемой частью жизни ещё с заключения. То, что ему тогда была дарована умно-сердечная молитва, он проговорился только однажды, и то, видимо, по попущению Божию, чтобы эта тайна не ушла вместе с ним в мир иной, но осталась свидетельством для нас, что и в наше время дары Божии не оскудевают для ищущих спасения».

Художник Геннадий Усачёв, принявший монашеский постриг с именем Михаил, о проповедях старца: «Какие же это были проповеди! Люди впитывали его слова, как губки. У него такой дар: говорил простые вещи, а прямо в душу вкладывал. Это не проповедь, не гомилетика, это излияние Духа Святого через Слово... А чтение Евангелия! Это не чтение, это излияние благодати. Сейчас я это хорошо понимаю. Он имел особый дар быть проводником благодати Божией! Через него любовь Божия наполняла наши души. Бывает ли большее чудо на свете?»

Благочинный Псково-Печерского монастыря иеромонах Гавриил: «К рукоположению меня тоже батюшка готовил. Страшно было. Ведь я совсем молодой. В диаконы посвящали, мне было всего 20 лет, а священническая хиротония над 23-летним свершилась. Батюшка теплом обогрел меня, слышало моё сердце: “Не бойся, я понесу тебя на руках”. В эти моменты я впервые в жизни узнал, как слышит сердце, когда воспринимаются уже не слова, но вся глубина и широта чувств, с которой они произносятся. Любовь батюшки на всю жизнь проникла в душу, полагая начало памяти сердца, в которой первым поселился отец Иоанн (Крестьянкин)».

Человека, встреченного однажды, он помнил всю жизнь. Отец Иоанн именовал этот дар “памятью сердца”

Духовник Псково-Печерского монастыря архимандрит Таврион (Балов): «Удивительна, бездонна память старца. Человека, встреченного однажды, он помнил всю жизнь. Отец Иоанн именовал этот дар “памятью сердца”. Да, он принимал сердцем всякого человека. Но это была ещё и молитвенная память. Из молитвенной памяти и памяти сердца составился бесчисленный синодик отца Иоанна».

Архимандрит Мелхиседек (Артюхин) спросил однажды у старца, с кем советоваться в тяжёлых жизненных духовных ситуациях, когда нет возможности обратиться к старцу. И отец Иоанн ответил: «Советуйтесь с тремя: с вашим умом, с вашей душой и с вашей совестью. И вот когда они все будут согласны, тогда так и поступите, как они Вам подскажут. Конечно, перед этим благословясь у Господа».

«Отец Иоанн весь был одной поразительной и прекрасной тайной».

«Обычно все, кто вспоминает отца Иоанна, пишут, какой он был благостный, ласковый, добрый, любвеобильный. Да, несомненно, истинно, что человека, более умеющего выказать отеческую, христианскую любовь, я не встречал во всей своей жизни. Но нельзя не сказать и о том, что отец Иоанн, когда необходимо, бывал строг и умел находить слова обличения… никогда не боялся сказать правду невзирая на лица, и делал это в первую очередь для пользы своего собеседника, архиерей он был, мирянин или простой послушник. Эти твёрдость и духовная принципиальность были заложены в душу отца Иоанна ещё в раннем детстве, когда он общался с великими подвижниками и будущими новомучениками».

Страшно даже представить, что тот, перед кем открываются самые сокровенные мысли и поступки людей, будет другим, чем бесконечно милосердным к каждому

«Почему, за какие подвиги, за какие качества души Господь дарует подвижникам прозорливость, чудотворения, делает их Своими сотаинниками? Ведь страшно даже представить, что тот, перед кем открываются самые сокровенные мысли и поступки людей, будет другим, чем бесконечно милосердным к каждому без исключения человеку, что сердце его не будет исполнено той могущественной, таинственной и всепрощающей любви, которую принёс в наш мир распятый Сын Божий. И сердце старца было исполнено той самой Любовью…»

о старце Иоанне (Крестьянкине): «Он земной ангел и небесный человек».

Десять лет назад, 5 февраля 2006 года, перестало биться сердце архимандрита Иоанна (Крестьяникина), выдающегося пастыря нашего времени. В память о батюшке мы публикуем воспоминания людей, близко знавших его.

Татьяна Сергеевна Смирнова, письмоводитель отца Иоанна и автор воспоминаний о нём, рассказывает:

– К проповедям готовился очень тщательно. Особенно когда народ появился в храмах, ведь раньше не больно-то давали говорить. Бывало, его в алтарь затаскивали на ковре. Он начинал говорить, и ему было очень трудно остановиться. Он вспоминал: «Чувствую, что ковёр поехал». Из алтаря его тянут, что, мол, хватит уже говорить. А местные-то наши монахи и мирские прихожане, конечно, очень любили проповеди батюшки. Всегда узнавали, где и когда отец Иоанн говорит, и собирались. Проповеди, которые мы издали на дисках, люди в разные годы для себя записывали на магнитофон. А потом, через много лет, стали приносить к нам – и так много собралось, что мы выпустили уже несколько дисков. Первые из них отец Иоанн даже сам прослушал: «Ой как хорошо, а кто это говорит?» – меня спрашивал. «Вы!» – я ему отвечаю, а он только головой качает.

Где-то за год до своей смерти отец Иоанн подозвал меня и сказал: «Вот, я твой духовник; чтобы у тебя и полслова не вышло обо мне». Я выслушала и пошла готовить завтрак. Есть потаённая жизнь, которую знает только Бог и тот человек, который этой жизнью живёт. И как только вы этот опыт обнародуете, вы его теряете – если не совсем, то плоды его. По пути на кухню меня батюшка один встретил и спрашивает: «Ты там что-нибудь записываешь?» Я ему и рассказала, что отец Иоанн только что запретил писать. Он мне ничего не сказал, а вечером сам с наместником пришёл к отцу Иоанну. Заволновались, и правильно. А батюшка им: «Какие ещё воспоминания? Это о ком ещё воспоминания? Никаких воспоминаний! Вы что?» Но они подошли очень толково. Батюшка читал тогда, что про отца Николая Гурьянова писали, и очень волновался за него: «Божий человек, и на нём делают против Церкви такую акцию!» Тогда наместник ему и говорит: «Батюшка, вот вы уйдёте; писать всё равно будут – хотим мы этого или не хотим. Но тогда монастырь уже ничего не сможет сказать вопреки. Что бы ни написали, всё будет принято как истина». Тогда батюшка помолился, подумал и меня зовёт: «Ты там что-то корябала. Так вот, собирай материал. Только смотри, когда ты воспоминания будешь писать, чтобы глаза у тебя не блестели! И ничего не выдумывай, ничего. Только то, что было, пиши». Я стала записывать на клочках бумаги, на конвертах. Письма стала сохранять его, которые он мне диктовал, а то раньше и в голову не приходило даже: отправлено – и слава Богу, в печь всё отправлялось. Так и получились все эти книги с воспоминаниями. Ничего не придумывала я, всё, как было, записала только.

Отец Иоанн (Крестьянкин) и Татьяна Сергеевна Смирнова

Батюшка вставал в пять часов каждый день и шёл на братский молебен. Уже бьют в колокол к обеду, час дня, а он только врывается в келью, ещё и хвост посетителей с собой приводит. Причём он и в храме, и по дороге идёт – всё время в толпе людей, а потом ещё назначает на после обеда, перед службой. Тех, кто в этот день уезжал, батюшка обязательно всех принимал. А ночью, после двенадцати, принимал братьев. А уж после них я, бывало, уйду даже, до ворот дойду – кого-нибудь посылает за мной: «Пусть вернётся». Значит, кто-то ещё там свалился на голову из приезжих. И утром всё сначала. Не знаю, когда он отдыхал.

Он говорил ровно столько, сколько надо было сказать. Меня очень смущал этот момент, когда я должна была передавать людям слова батюшки. Во-первых, я не особо высокого мнения о своей памяти и думала: а вдруг забуду что. А во-вторых, ведь когда передаёшь, очень важно – как сказать. Можно интонацией то, что сказано, окрасить совсем не так, как было передано. И я ему это своё смущение сказала, а он мне ответил: «Ты на послушании, тебя нет. Ты – служебный дух. Ты передашь ровно столько, сколько я тебе сказал, и так, как я тебе сказал».

Собиралась полная келья людей. Ещё он и сам-то не дошёл, а здесь уже сидят все, кого он назначил. На стульчиках, на диванчике, стоят. Батюшка заходит, сначала перед иконами читает «Царю Небесный», потом начинает общий разговор. В глазки тебе смотрит и начинает что-то объяснять – что у тебя там делается внутри. Нет, он всем говорил вместе, но каждый знал, что из сказанного конкретно к нему относится. Вот это было удивительное чувство. Думаешь, общий разговор, а потом из этого все ответы, личные для каждого, выстраиваются. Разным людям на один и тот же вопрос мог совершенно по-разному отвечать. Потом они говорили: «Что же он мне сказал то, а ей сказал это?» Значит, мера одной – одна, а мера другой – другая. А в конце беседы батюшка всегда всех кропил и помазывал, по полному чину, как на соборовании! Никто отсюда не уходил непомазанным! Так у батюшки было заведено.

Он очень любил жизнь! И никогда не жаловался. Даже когда все мы видели, что он уже слабенький, он только один раз сказал: «Где моя былая удаль?» Вот его единственная жалоба была! «Батюшка, вам тяжело?» – «Нет». «А что ж вы вздыхаете?» – «Легче мне так…»

Ещё он говорил: самое большое чудо, что мы в Церкви и что мы должны увидеть себя такими, какие есть. Вот это чудо. А батюшка всегда: «Не нам, не нам, но имени Твоему, Господи, даждь славу». Он терпеть не мог прославителей и прославительниц.

Архимандрит Филарет (Кольцов), келейник батюшки, добавляет по этому поводу:

– Чудес батюшка никогда не искал, он не любил эти чудеса. Он сказал: «Не пишите по мне акафисты».

Диакон Владимир Василик вспоминает об о. Иоанне (Крестьянкине):

– Трезвость и ясность пронизывали его пастырские советы. Ещё в 1985 году краем уха я услышал его разговор с одним священником: «Что это отец Н. частную исповедь затеял, да ещё на час с каждым? Времена сейчас такие: придёт вестник с пером на шляпе да и скажет: ”Разойтись всем”. Общая и только общая исповедь сейчас».

Рассказывал он и о своём аресте и заключении, но без обиды, тем более без гнева, призывая нас к бдительности и осторожности: «В 1945 году, после Победы, была эйфория: внешний враг разгромлен, внутренний с Церковью примирился. А потом, когда меня в 1950 году арестовали и показывали доносы и то, что прослушивали, стало ясно: напрасно радовались. Поэтому и сейчас осторожно надо. Осторожно, потихоньку, полегоньку» (разговор был в 1986 году).

Когда открывался Иоанновский монастырь на Карповке (ещё как подворье Пюхтицкого монастыря), он очень радовался и подбодрял радетелей открытия, говоря: «Давайте делайте быстрее. Скоро Эстония отколется, так в России у монастыря хотя бы уголок будет». Разговор этот происходил в 1988 году, когда ещё ничего не было ясно.

Видел он не только грехи и беды советского периода, но и то, что нас ожидало. В 1988 году он писал: «Вы пишете, что храмы открываются. Это хорошо; да так ли хорошо? Храмы открываются, а души закрываются; и кто откроет их?» И ещё вспоминается его пророчество о глобализации – в связи с одной нашей знакомой, желавшей уехать в эмиграцию: «О М. умолчу. Что посеет человек, то и пожнёт… А беда повсюду идёт, и ни в какой Америке от неё не спрячешься». Видел он всё это: и советское душеубийство, и западное.

Протоиерею Владимиру Правдолюбову в конце 50-х – начале 60-х годов довелось служить с батюшкой Иоанном на Рязанской земле. Вот что он рассказывает:

– Отец Иоанн (Крестьянкин) несколько лет служил в нашей Рязанской епархии. Больше года не давали служить ни на одном приходе, постоянно переводили – боялись, что он обрастёт духовными детьми. А получилось наоборот – все эти приходы собрали ему духовных детей. И когда он в Печорах был, вся эта гурьба туда ездила. Однажды ему запретили служить во время полевых работ. То есть служить надо было в пять утра, чтобы людей, отправляющихся в поле, не задерживать.

Не много отец Иоанн рассказывал о годах своего заключения. Но кое-что можно вспомнить.

Был у нас такой батюшка, отец Евгений Климентовский. Его, как и всех священников, вызывали в органы, стращали всячески. И вот однажды пригласили его в определённое учреждение, а чтобы он передрожал, так сказать, посадили на деревянный диван с ручками и спинкой и долго не вызывали в кабинет. Он сидел-сидел, потом снял с себя верхнюю одёжку, положил под голову, улёгся и заснул. Выходят: «Старик, ты чего спишь?» – «А что, разве нельзя?» – «Неужели ты не боишься?» – «А чего мне вас бояться, вы ребята хорошие, я к вам привык». – «Иди отсюда, старик!»

Когда я отцу Иоанну это рассказал, он говорит: «У меня подобная была история: когда меня взяли в тюрьму, там оформление было очень долгое – туда, сюда, в разные стороны… Я совершенно измучился. И вот меня завели в какую-то камеру: голые стены и какое-то бетонное возвышение. А сами куда-то ушли. Я лёг на это бетонное возвышение и, совершенно измученный, заснул».

Ещё рассказывал про первый свой банный день в тюрьме. Там два бака было, в одном из них сидит вор в законе, прямо внутри, и моется. А всем остальным выдавали по кусочку мыла и по шайке воды. «Мне-то, – говорит, – шевелюру мою оставили.

Я это мыло и шайку воды использовал для того, чтобы намылить голову. Говорю: “Дайте мне водички ещё”. – “Не положено”. – “А что же я буду делать?” – “А что хочешь”. “Батя, ты чего там? Иди сюда!” – это вор в законе голос подал. Иду. “Давай шайку”. Черпает, даёт: “Используешь, приходи ещё”. Так я первый раз помылся».

Да, много тягот было, но часто и забавные случаи вспоминаются. Было у нас с отцом Иоанном такое происшествие. Когда он от нас уезжал в монастырь, мы с ним летели в Рязань на самолёте одиннадцатиместном, типа «кукурузника». Там очень болтало, и я съел таблеточку пипольфена, чтобы меня не укачивало. Он спрашивает: «Ты чего съел-то?» – «Я, – говорю, – чтобы не укачивало». – «И мне давай». И он тоже съел таблеточку пипольфена. А укачивает здорово. Он говорит: «Давай ещё по одной съедим». Дальше разговариваем. Он очень быстро говорит, энергия в нём такая, и вдруг я гляжу, его головка мне на плечо ложится, батюшка засыпает. Пипольфен, он, кроме того что помогает переносить качку, ещё и как снотворное действует. И вот мы в Рязани. Выходим мы, там его встречают, под руки берут, а он еле ноги волочит. Его под руки ведут, а за ним рязанские, его духовные дети. А мы, касимовцы, сзади. И слышим: «До чего же отца Ивана в Касимове довели! Как же он одряхлел, бедный».

Высказывания архимандрита Иоанна (Крестьянкина)

Из писем и проповедей батюшки

Настало такое время, что только скорбями и спасается человек. Так каждой скорби надо в ножки поклониться и ручку облобызать.

И болезни – попущение Божие – споспешествуют благу человека. Они притормаживают наш безумный бег по жизни и заставляют призадуматься и искать помощи. Как правило, человеческая помощь бессильна, истощается очень быстро, и человек обращается к Богу…

Время, в которое привёл нам жить Господь, наисмутнейшее: смущение, смятение и неразбериха колеблют непоколебимое, но это ещё не конец. Впереди ещё более сложные времена. Бездумно ныне жить нельзя. И не забывайте, чадца Божии: бессильно зло, мы вечны, с нами Бог. У Бога нет забытых людей, и Промысл Божий зрит всех.

Путь спасения во все времена один, и начертан он для нас в Святом Евангелии. И нет препятствий для желающих спасаться во все времена, ибо желающих ведёт по пути спасения Сам Спаситель. Нам же только искренно желать идти вослед Христу.

Бог правит миром, а не люди. Приказов в духовной жизни быть не может. Господь даровал человеку духовную свободу, и Он, Он Сам ни в коем случае и никогда не лишает человека её – этой свободы…

Нам дана от Господа заповедь любви к людям, к нашим ближним. Но любят ли они нас, нам об этом нечего беспокоиться. Надо лишь о том заботиться, чтоб нам их полюбить.

Смирение победит всякую лесть.

Где нет Бога, там хозяйничает враг Божий. И «наказание» или жизненная туга – это его проделки. А когда человек после долгого вражьего водительства обращается к Богу, то и тут начинается на какое-то время усиленная месть врага, и нужно много терпения и несомненной веры, что враг силён, но всесилен лишь Господь. И Он не оставит усердно прибегающего к Божией помощи. Господь да умудрит вас и поможет.

Дело… не в количестве молитвы, дело в живом обращении к Живому Богу. Вера в то, что Господь к тебе ближе, чем кто-либо из самых близких, что Он слышит не шелест уст твоих, но слышит молитвенное биение твоего сердца и чем оно наполнено в момент твоего обращения к Богу.

Стоять надо насмерть в вере.

Христос воскресе! Пойдём же вослед Христу по бушующему грехом и злобой житейскому морю, полные веры несомненной и любви ко Христу, сильные Его силой, в немощи живущей и действующей. Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За всё благодарите… Желаю вам верою утвердиться на камени, иже есть Христос, страдавший, распятый и воскресший навечно нас ради. Ваш убогий богомолец. А. И.

По материалам православных сайтов

Праздник Успения Пресвятой Богородицы… Престольный праздник . Тысячи паломников тянутся сюда из разных уголков России. Сотни разноцветных платков, тысячи зажженных свечей…

Народу так много, что нам приходится теснее прижиматься друг к другу. Краснощекая полноватая дама в красном платке в крупный белый горох недовольно ворчит на стоящую рядом с ней старушку в черном: «Ну, это надо! Что за люди?! Как можно так чеснока наесться!!! Дышать невозможно!»

Та со смирением опускает глаза и немного нервно осеняет себя крестным знамением.

Господи, мы все такие разные, каждый - со своими несовершенствами

Господи, мы все такие разные, каждый - со своими несовершенствами, со своими помыслами, со своими, не всегда угодными Тебе желаниями…

Кто-то попал сюда впервые, да и к таинствам приступает редко, а у кого-то за плечами - многолетний опыт духовной жизни, ежедневные молитвы… Кто-то врач, кто-то регент, кто-то слесарь, а кто-то - генерал в отставке, у кого-то уже три мужа было, а кто-то приехал хоть одного вымолить… Все это здесь стирается, растворяется и становится ненужным. Мы все здесь равны.

Только одно объединяет нас - вера и возможность быть сейчас здесь, на празднике у Божией Матери

И лишь только одно объединяет всех нас - вера и возможность быть сейчас здесь, в Псково-Печерском монастыре, на празднике у Божией Матери. И пусть и не доросла еще эта вера до горчичного зернышка, но все-таки она есть, ведь привел нас сюда в такой день, в такой праздник! Господи, вера же вместо дел да вменится нам.

А так хочется счастья!

«Не вернусь домой больше, ни за что не вернусь! Здесь останусь!» - в голос рыдает молодая девушка.

Миленькая моя, ты что же так ревешь-то, поди, умер кто? - обращается к ней женщина с красивым бронзовым загаром, оттенённым белоснежным платком.

Нет… Не умер… - растерянно отвечает она, слезы мгновенно высыхают, видно, фраза о смерти немного привела ее в чувство. - Да мне это… Муж позвонил, да обругал так, за то, что я ему не сказала, а сюда уехала… Домой приеду, точно мне покоя не даст… Да знали бы вы, как я от него уже устала… У других мир да любовь, а у нас только брань… А так хочется счастья, чтобы любовь настоящая, на всю жизнь.

Счастья?.. Ишь ты, счастья она захотела… Молодая ты еще... Счастье-то оно, когда Господь вот здесь, в сердце… А мужики - разве ж это счастье?

А мужа-то ты потерпи, потерпи… Не смей разводиться-то. Ты ж меня послушай, глупую грешную бабу…

У меня такой муж был… О… Тебе и не снилось. И руку поднимал, и бранил так, что у соседей уши вяли. Я ж и не вытерпела… Молодая была, вот прямо как ты. Счастья хотела. Ушла к другому. А как же я сейчас жалею…

Вот думала - счастье, любовь… А счастье-то не сложилось, а любви-то и не было. Только грех один остался на всю жизнь. И сколько ж я за этот грех скорбей понесла… Ох… И вот только напоследок Господь счастье-то стал давать. В Дивеево была недавно, и сюда вот Божия Матерь, грешницу, меня пустила… А ты, девка, знаешь, что? Вместо того чтобы реветь-то, ты иди дорожку цветами украшать. Божией Матери-то послужи и помолись, глядишь, и управит Она. И терпи, терпи… Поняла?

Девушка в ответ кивает головой и крестится, видно, что слова незнакомой паломницы вошли прямо в душу.

Я должна Ее увидеть

«Хватит болтать, уже икону вынесли, и хор начал петь! Вы что сюда приехали - молиться или разговоры говорить?» - шикают в толпе.

«Нет, ну что за народный хор?! Вы слышите, как они поют?» - обращается ко мне стоящая рядом блондинка бальзаковского возраста, с игривыми локонами, выбивающимися из-под цветастой шали.

Я в ответ просто молчу и улыбаюсь ей.

«А я ведь, между прочим, регент!» - добавляет она, но обращаясь уже в другую сторону, к мужчине в стильном костюме.

«Люди добрые, пропустите… Прошу, пожалуйста, дайте дорогу, люди добрые… Я должна Ее увидеть…» - слышится издалека слабый старушечий голос.

Я невольно оборачиваюсь и вглядываюсь в разноцветную массу верующих. Маленькая, сухонькая, морщинистая старушка пытается пробиться сквозь тысячи людей, просовывая между ними хрупкие руки-веточки в рукавах видавшего виды потертого плаща.

Бабуль, да я что сделать могу?! Все вперед хотят! Стой, где стоишь, пока вообще не раздавили!

Но я должна… Мне очень нужно, хоть бы глазком мне посмотреть на Нее… Только бы увидеть, пропусти, сынок, а?

Да на кого смотреть тебе? Стой и молись себе на месте.

Да на Нее… На Матерь Божию, на икону Ее Успения… - хлюпает бабулька.

Да что на Нее смотреть! Молись, бабка, Она и так тебя видит! - широкоплечий высокий мужчина преграждает ей дальнейший путь.

Она замирает, и только тихие беззвучные слезы покрывают испещренное морщинами усталое доброе лицо.

Откуда сюда занесло эту бабушку? Какой путь проделала она к этому монастырю?

Откуда сюда занесло эту бабушку? Какой путь проделала она к этому монастырю, какая беда, а может, радость привела ее на этот праздник?

Я вдруг вспоминаю евангельскую женщину, страдавшую кровотечением. Ибо она говорила сама в себе: если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею (Мф. 9, 21).

Возможно, ее также теснила толпа, окружающая Спасителя, а она, в слезах, изнывая от мучившего ее недуга, прорывалась все дальше и дальше вперед, шепча: «Только бы прикоснуться к одежде Его…».

Я ныряю в толпу и, крепко сжав руку маленькой старушки, начинаю выталкивать ее в первый ряд. И каким-то чудом мне это удается. Мой семилетний ребенок как раз стоит в первом ряду, и я быстро меняю их местами.

Вон Она, - шепчу я ей, указывая на Икону Божией Матери «Успение».

Она с благоговением крестится, вытирая уголком платка нескончаемые ручейки слезинок, а затем, прижавшись к моему плечу, покрывает влажными поцелуями мою руку. Я в смущении отстраняюсь и тоже почему-то начинаю плакать.

Наше умиление сердец прерывает звонок мобильного телефона. Все еще смахивая слезы и крестясь, моя бабушка достаёт из холщовой авоськи дешевенький мобильник. На экране надпись: Дед.

Дед, слава Богу! Я Ее видела! - кричит она в трубку.

«Как вам не стыдно! Прорвались вперед, так стойте и молитесь!» - начинают возмущаться в толпе.

«За разговоры во время богослужения посылаются скорби!» - немедленно подмечает кто-то.

И мы все затихаем, вслушиваясь в слова молитвы.

Строгий, но добрый отец Филарет

Лица монахов - строгие, но при этом какие-то родные и близкие, как будто каждого из них ты знаешь очень давно.

Освободите проход… Шаг назад. Всем уйти из первого ряда! - раздался прямо перед нами устрашающий командный голос архимандрита Филарета. А ведь когда-то, не так уж и давно, этот же самый глас разгонял толпу бомбардирующих вопросами легендарного старца .

Филаретушка, - ласково говорит мой сын, глядя, как обходит батюшка длинные ряды паломников. Его детское сердечко воспылало к отцу Филарету какой-то удивительно трогательной любовью с первой нашей поездки в Печоры.

На праздник Успения отец Филарет особенно строгий. Он распределяет потоки верующих, чтобы никто не толпился и всем было комфортно.

Стоит только ему взглянуть своим грозным орлиным взором, как все в смирении расступаются. И никто не обижается, лишь только слышится:

Дай Бог здоровья батюшке! Что бы мы без него делали!

А знали бы вы, какая у него была мама! - в восхищении говорит стоящая недалеко от меня аккуратно одетая бабушка с ангельским лицом в обрамлении белоснежных волос. - Святая женщина!

А вы ее лично знали? - интересуюсь я.

Знала… Она рядом с монастырем жила, и всегда дом ее был открыт для паломников. Бог сподобил нас у нее остановиться. Принимала она всех абсолютно бесплатно, да еще и кормила… Ой, да так вкусно кормила… Вроде суп, посмотришь, постный, вода да геркулес, а вкус такой, что вкуснее супа я никогда и не вкушала… Все мы у нее спрашивали: Раиса, как же так вкусно-то выходит, открой секрет? А она молчит. Строгая тоже была, но добрая очень. Платки вязала на продажу, а деньги все в монастырь сносила… Вот какая женщина… Царствия ей Небесного!

Мама, смотри, отец Филарет мне подарок подарил! - радостно щебечет мой сын, дергая меня за рукав. В его руках красивая коробочка, обвязанная алой лентой, верх коробочки прозрачный, через него на нас смотрит пряничный ангел с бело-золотыми крыльями.

Дома

Вот мы и дома. Как сон, стирается из памяти грозный голос отца Филарета, стихают так запавшие в душу перезвоны Псково-Печерских колоколов, не сразу, но постепенно, за чередою праздных разговоров, забывается и само ощущение непередаваемой близости с Богом, которое так особенно возникает у меня именно там.

Мы долго не решались есть этого ангелочка, память о Псково-Печерском монастыре, благословение строгого и доброго отца Филарета. Но мой сын вздохнул и принял решение:

Мама, это же все-таки просто пряник, надо съесть, пока не испортился!

Он стрепетом развернул коробочку и потащил ангелочка в свою комнату.

Дорогой отец Филарет! - услышала я оттуда. - Большое спасибо вам за этот подарок, я очень вас люблю, но пряник мне очень хочется съесть.

Я подошла к сыну и обняла его: «Можно и мне кусочек?»

Пряник оказался неожиданно мягким, свежим и каким-то особенно вкусным, каждый кусочек таял во рту, оставляя послевкусие радости и праздника. И вот снова всплыли в памяти уснувшие воспоминания теплого прикосновения благословляющей руки отца Филарета, звуки колоколов, запах свежей травы, перекликающийся с ароматами цветов с той самой дорожки, на которой поработала девушка, мечтающая о счастливом браке, и по которой с молитвой и благоговением пронесли икону «Успение», ту самую, которую обязательно должна была увидеть старушка с заплаканными добрыми глазами.

Монастырь – обетованная земля

Монастырский период стал вершиной служения отца Иоанна. Здесь он получил от Господа энергию силы на многие годы, в которые раскрылись все стороны его духовного дарования, здесь явилось в нем истинное старческое служение.

Колокольным звоном гудел воздух, изливая радость на город и его окрестности, когда новый насельник вошел в монастырские врата. Праздновали день памяти игумена Печерской обители преподобномученика Корнилия . И все вокруг свидетельствовало, что жизнь, отданная Богу, благословенна Им вовеки.

Монастырь! Обетованная земля! Желанная и выстраданная! Как же долго отец Иоанн до нее шел! Душу его переполняла благодарность Богу за все: за прошлое, настоящее и даже за будущее. С этим чувством он припал к раке преподобного, его принес Богу за Божественной литургией и, скрыв радость за монашеской строгостью, пошел к наместнику архимандриту Алипию. Он и привел собрата в келью, которая стала его домом до конца дней земных. Слово отца наместника, сказанное им при расставании: «Отсюда тебя и выносить будем», – оказалось пророческим.

Псково-Печерский монастырь в 1967 году в буквальном смысле был воином-богатырем. Его доспехами были не стены и башни (что они могли значить в то время?!), но дух насельников. Молитвами и бесстрашным мужеством совсем недавно, в 1961 году, они отразили осаду всемогущего государства, снова воинствующего на Церковь. Насельники, бывшие воины, сменили солдатские гимнастерки на монашеские подрясники. Они хорошо знали цену жизни. И как не выдали врагу свою земную Родину, так могли ли отдать свое Небесное Отечество, обретенное в страданиях военного лихолетья. Приняв в сердца живую веру, они вооружились страхом Божиим, чтобы воинствовать против греха. Вера в Бога, любовь к Богу и освящали жизнь обители.

Монастырский период стал вершиной служения отца Иоанна. Придя в монастырь уже в преполовении своего жизненного пути, он получил от Господа энергию и силы на многие годы, в которые раскрылись все стороны его духовного дарования, здесь явилось в нем истинное старческое служение. Все в монастыре вызывало в душе его глубокое благоговение. Стены и храмы воскрешали богатую событиями и духовной жизнью историю. Насельники во главе с наместником – богомудрые старцы. Паломники, притекающие в обитель из безбожного, утопающего во грехах мира, воспринимались как истинные подвижники благочестия. Отец Иоанн видел людей в ограде монастыря ангелами. Частенько из толпы, сопровождавшей его из храма, был слышен его веселый возглас: «Да что ты, миленькая, что ты?! Какие здесь враги? Вот вокруг меня – все ангелы, и ты тоже».

Отец Иоанн стал седмичным иеромонахом. А это значит, что за месяц душа его питалась обилием благодати полного круга богослужений: литургия, вечерняя служба, исповедь, молебны, панихиды. В этом была радость полноты общения земной Церкви с Небесной. Его мысли и чувства, освобожденные от житейских попечений, переставали влаяться в видимых мелочах. Душа зрела во всех проявлениях монастырской жизни Всемогущую Божию руку. Монашеские обеты, которыми отец Иоанн руководствовался, живя в миру, были той нерушимой оградой, где хранилось главное сокровище его души – любовь к Богу. Она научила отца Иоанна послушанию Промыслу Божию. Он не искал в людях источника ни бед своих, ни радостей. Все принимал из руки Божией. Даже недоброжелателей и врагов благословлял как орудия Промысла Божия. Послушание Христу – главное. В исполнении этого обета проявлялся внутренний мир послушника-старца. Батюшка частенько напоминал монастырским насельникам:

«Послушание – цепочка от Господа через священноначалие к монаху».

Многим приходилось слышать от отца Иоанна, что наместник в монастыре – пастырь, а все остальные пасомые: «Бог его терпит, и Сам с ним разберется, а в нас Он видит сейчас нетерпение и непослушание. Именно это изгнало наших прародителей из рая, а из нашей души оно изгоняет мир. Стяжи дух мирен – и не только сам спасешься, но и вокруг тебя многие». Отец Иоанн вносил спокойствие в жизнь братии и направлял их не на бунт и ропот, а на терпение. Он часто говорил:

«Если нечего будет терпеть, как научимся терпению – этой драгоценнейшей добродетели? Не место спасает человека, а терпение. От себя не убежишь. И в другой монастырь принесешь те же страсти, и опять все вокруг будет плохо».

Вспоминает архимандрит Филарет (Кольцов) : «Приду к отцу Иоанну возбужденный, обрушу на старца свои неудовольствия и претензии к старшим. Духовник не помогает, послушники не слушаются. Отец Иоанн молчит, не перебивает. Выговорюсь и успокоюсь. А батюшка задаст несколько таких вопросов, что я начинаю понимать свою неправоту. И отец Иоанн итог подводит: «Видишь сам, вину-то в себе поискать надо, как найдешь, так и обстоятельства изменятся».

«Нестяжание чуждо печали», – пишут святые отцы. И пасхально светлый лик отца Иоанна свидетельствовал о его нестяжательности без всяких слов. Всегда спокойный, радостный он повторял: «Человек с благодарным сердцем никогда ни в чем не нуждается». Нестяжательность отца Иоанна распространилась до того, что на исходе из земной юдоли у него остался лишь «смертный чемодан», где все до малейшей детали было приготовлено к погребению, и раздавать было нечего. Период странничества, когда все попечение его было только о Доме Божием, приучил его к такому нестяжанию, что он ничего не искал для себя, вверив попечение о себе Богу. Единственное, что он позволял себе неограниченно, – это стяжание добрых дел Христа ради. В этом он был неутомим и ненасытен. Истинная нестяжательность привела его к стяжанию Духа Святого.

Целомудрие отца Иоанна заботилось лишь о чистоте сердца. «Блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (). к Богу ограждала его даже от помыслов. И то, что в страстном человеке вызывает вожделение, в душе отца Иоанна порождало славословие и благодарение Божией премудрости: «Бог видел, как ткалась и моя плоть, и как же я Божиим велением дивно устроен. Сеяние – зачатие новой жизни – это ли не чудо?» Защищая от нападок труждающихся в монастыре «жен-мироносиц», отец Иоанн говорил ревнителям древних порядков: «Так-то оно так, но не Господь ли благословил в нашем монастыре постриг первой труженицы преподобной Вассы? И не от трудов ли и потов преподобных Ионы и Вассы ощущаем мы благодать в Успенском соборе ? Как должно быть в других монастырях, я не ведаю, но то, что в нашем Божиим благословением спасаются и матушки – это я знаю точно».

В монастырь он пришел, уже утвердившимся полностью в монашеских обетах, и никто не видел его борений, но то, что духовные плоды процвели в отце Иоанне до совершенного идеала, было очевидно всем. К нему пришло духовное просвещение ума и сердца, а с ним – ясное познание путей спасения в настоящем, казалось бы, таком не спасительном времени.

Вспоминая первый год жизни в монастыре, отец Иоанн говорил, что в это время ощущение разделения между видимым земным и невидимым вечным стиралось до такой степени, что он переставал его воспринимать. Все живущие ныне и некогда жившие, и те, кто сегодня стоит у престола в храме монастырском, и те, кто стоит у Престола Божия уже столетия, – одна семья, запечатленная духом Божией Любви – ковчег спасенных. И все они здесь сейчас, рядом. Сердце его слышало звуки нездешнего мира.

И чем острее проступало это чувство, тем сильнее была и сердечная туга по погибающему в безверии миру. Позднее эти переживания продиктуют ему много писем к живущим в миру и тоскующим душой по Истине спасительного пути: «В это время, когда оскудевает мир духом Православия, сохранить веру и доверие Богу, не поколебаться, не возроптать, сохранить любовь к заблуждающимся и жалость к врагам – это путь Божией правды. Это значит соделывать свое спасение».

Только несколько месяцев провел отец Иоанн в своем умозрительном понимании монашеского образа жизни: службы, молитвы в полумраке освещенной лишь лампадой кельи. Жизнь властно стала вносить поправки в такое «идеальное» житие. Мимоходом благословив человека, он пробегал в свое спасительное уединение. Но, оставив просителя на монастырском дворе, не уделив ему минуты, он приносил в сердце своем память о нем в келью на целый день. Это разрушало мир в душе. Он стал молить Бога о вразумлении. В памяти воскресло видение из недавнего прошлого, и в сердце опять прозвучали слова ангела: «Всю жизнь будешь мотаться». Не значит ли это, что в монашестве его удел – утешать людей, нести с молитвой вместе с ними тяготы жизни, направляя это крестоношение в спасительное русло?

Пришли думы о монашеской жизни дорогих Глинских старцев. Он сам видел, как они, выпестованные Богом в уединении пустыни, в отшельничестве, открывали страждущим свои сердца и души, чтобы привести к Богу, «аще возможно, некоторых».

Отец Иоанн вспомнил и свое сновидение: Оптинского старца Амвросия в толпе мирян и себя, ожидавшего старческого благословения. Он все понял. Так милостью Божию он получил ответ на свои недоумения. Многие святые старцы в конце жизни приняли на себя как высший монашеский подвиг служение погибающим. Преподобный Серафим Саровский напомнил о конечном подвиге своего монашеского пути – выходе из затвора к людям. А позднее письмо-завещание духовного отца Серафима (Романцова) подтвердило выводы отца Иоанна: «Помяните любовь мою к вам, ради которой я пренебрегал собственною моею пользою, но всегда искал только вашу пользу: всем вам сострадал и во всей скорби вашей сочувствовал вам… Ах, отцы, братья и сестры мои возлюбленные. Воздайте мне вашими слезными молитвами к Богу за мою любовь к вам, ибо вы все были в моем сердце».

Мир и спокойствие, водворившиеся в душе, известили отца Иоанна, что он понял все правильно. Послушник-инок принял Божие благословение на свое духовничество и стал должником и монахам, и мирянам – всем, кого Господь пошлет ему на пути. И вышел иеромонах Иоанн (Крестьянкин) на «стогна града», терпя при этом многие укоризны, бросаемые и в спину, и в лицо: «Как был приходским попом, так им и остался!»

И тропа в монастырь, которую отец Иоанн обещал проложить касимовцам, очень скоро превратилась в дорогу. Благочинный отец Александр не раз говорил: «И что это за Касимов такой? Не перенести ли его к нам на Святую горку? Уж очень много касимовцев едет к нам теперь!» Но скоро потянулись к отцу Иоанну паломники из Орла, Москвы, Ленинграда, Рязани. Орловчане претендовали на первенство по праву первородства: у них начинался жизненный путь отца Иоанна. Москвичи не уступали: его пастырское служение началось в Москве. Ленинградцев ободряли давние права близости к Псково-Печерскому монастырю и к старцу Симеону . На Рязанщине отец Иоанн служил последние десять лет и стал ей родным. И не перечесть, кого только и откуда не привел Господь на эту тропу-дорогу. «Живем на улице Международной, вот и сами стали международными!» – пошучивал батюшка. Вокруг отца Иоанна очень скоро образовалась община – невидимый «монастырь», без обетов, без постригов работающий Богу во спасение души, во благо Церкви и ближним. И много-много лампад зажглось в миру от его монашеского духа. Были в нем молодые и старые, ученые и простецы, все с любовью и желанием предавшиеся послушанию на пути к спасению. Чего только не делали его трудники! Сестры – современные жены-мироносицы служили ближним от имений своих, а чаще от своих трудов: шили плащаницы, облачения, параманы. Братья резали кресты, писали иконы, издавали книги, трудились над диссертациями.

Опыт общения с самыми разными людьми и в самых непростых жизненных обстоятельствах выпестовал в отце Иоанне такого христианского педагога, который прозревал человека до той глубины, где хранился замысел Божий о нем. Безошибочно и ненавязчиво, не вмешиваясь своей волей в Богом данную личность, он помогал найти человеку ту единственную стезю, которая определена ему волей Божией. Учил, как укорениться на ней. То и дело слышалось из уст отца Иоанна:

«Деточки, деточки! Спешите делать добро! Не скупитесь делать добро! Это то, что впереди нас, пой вечную жизнь и встретит нас, когда будем покидать землю».

Преподобномученик Корнилий (1501–1570) прославлен в XVI в. Его святые мощи покоятся в Успенском храме Псково-Печерского монастыря.

Архимандрит Филарет (Кольцов Иван Николаевич) родился 22 марта 1958 г. в дер. Малые Убеи Татарской АССР. В 1975 г. окончил среднюю школу г. Ульяновска. В 1976 г. вступил в число братии Псково-Печерского монастыря. С 1977 по 1979 г. служил в рядах Советской армии. В марте 1984 г. пострижен в рясофор и рукоположен во диакона. В 1985 г. принял монашеский постриг и рукоположен во иеромонаха. В 2000 г. возведен в сан архимандрита. С 2003 по 2008 г. обучался в Московской духовной семинарии. С 1984 по 2003 г. исполнял послушание эконома. Последние годы был келейником о. Иоанна.

Преподобный Иона (священник Иоанн Шестник) – основатель Псково-Печерского монастыря, преподобная Васса (Мария, супруга священника Иоанна) – первая постриженица обители. Гробницы с их мощами почивают в Богом зданных пещерах.

Храм Успения Божией Матери – самый древний на территории Псково-Печерско-го монастыря. В 1470 г. священник Иоанн (прп. Иона) поселился у реки Каменец и выкопал в горе пещерную церковь Успения Божией Матери, которую освятили в 1473 г. Вокруг этого храма и образовался впоследствии монастырь.

Схиархимандрит Александр (Васильев Владимир Васильевич) родился в 1927 г. в дер. Орехова Гора Палкинского р-на Псковской обл. По окончании Великой Отечественной войны поступил в Ленинградскую духовную семинарию, а затем в Ленинградскую духовную академию. В ноябре 1955 г. епископом Псковским и Порховским Иоанном (Разу-мовым) был рукоположен во диакона в г. Дно, 24 ноября в Псково-Печерском монастыре пострижен в рясофор с именем Александр, в честь св. блгв. кн. Александра Невского, а 25 ноября рукоположен во иеромонаха. Три года служил в Свято-Троицком кафедральном соборе г. Пскова. В октябре 1958 г. поступил в братию Псково-Печерского монастыря и в декабре того же года пострижен в монашество с именем Александр, в честь сщмч. Александра Иерусалимского. С сентября 1959 г. в течение 22 лет исполнял послушание благочинного монастыря. С 1993 г. – братский духовник. С 1960 г. хранил святыни упраздненного Дивеевского монастыря, которые в 1992 г. передал в возрожденную обитель. Скончался 15 октября 1998 г., перед кончиной принял Великую схиму с именем Александр, в честь св. блг. кн. Александра Невского. Похоронен в Богом зданных пещерах рядом с родителями (монахом Василием и монахиней Марией) и сестрой (монахиней Ольгой).

Преподобный Симеон Псково-Печерский (Желнин Василий Иванович, 1869–1960) родился и вырос в дер. Яковлевской Псковской губ. В 1894 г. поступил послушником в Псково-Печерский монастырь. В 1900 г. пострижен в монашество с именем Вассиан. В 1901 г. рукоположен в сан иеродиакона, а в 1903 г. – во иеромонаха. В 1927 г. иеромонах Вассиан принял Великую схиму с именем Симеон в честь св. прав. Симеона Богоприимца и был назначен духовником монастырской братии и мирян. Это послушание он выполнял до самой кончины. В 2003 г. старец иеросхимонах Симеон (Желнин) был причислен к лику святых преподобных Псково-Печерских. Его нетленные мощи находятся в Сретенском храме монастыря, а на месте его упокоения в Богом здан-ных пещерах ныне покоится старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин).

Вот что вспоминает о нем иеродиакон Никон, насельник Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря: «Мы жили при живом святом, который был очень доступным, простым, любвеобильным, смиренным. Он всегда всех подбадривал, утешал. В его присутствии происходило такое умиротворение души, что не нужно было говорить ничего. Бывало, прежде чем войти к нему, думаешь спросить то, а потом вот это, а войдешь к батюшке в келью - и все куда-то исчезает, а в сердце тишина».

Сегодня мы тоже побываем в келье отца Иоанна, в том месте, где он долгие годы жил, возносил свои молитвы Богу и принимал многочисленных паломников. Эта келья -- такая же часть духовного наследия старца, как и его книги, проповеди, письма. Ведь что мы называем наследием, чем оно отличается от наследства? В словарях эти понятия уже давно являются синонимами. Однако российский лингвист Валерий Демьянков разницу видит в следующем: «Наследство -- говорит он, -- это что-то вроде кучи добра, еще не разложенного по полочкам; это то, что нам досталось, но чем мы пока не пользуемся и не знаем, что с этим делать. Но когда мы разберемся и начнем использовать наследство во благо, тогда уже можно говорить о наследии». Мы обратились к этой цитате неслучайно. Келья отца Иоанна является для нас наследием, которое сам батюшка еще при жизни привел в такой порядок, что вопроса о том, как воспользоваться этим даром, у нас не возникает.

Поможет нам прикоснуться к этому наследию архимандрит Филарет (Кольцов). Долгие годы он был келейником батюшки и потому знает об этом монашеском жилище практически все: почему оно именно так, а не иначе устроено, как здесь проходила жизнь старца, какие вещи, дела, слова заполняли это помещение и что здесь приобретали люди, приезжавшие к батюшке из разных уголков мира.

Архимандрит Филарет (Кольцов), насельник Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря: «Прислонитесь к спинке. Благодать Святаго Духа, благодать Святаго Духа, благодать Святаго Духа (окропляет девушку святой водой) . Откройте глазки. Попейте (дает попить) . Так. Теперь сюда (выливает остаток за воротник девушки спереди) . Благодать Святаго Духа (смеется) . Я еще жалеючи. Отец Иоанн давал пить, а сам все туда выливал. Эти проделки батюшки я знаю (смеется) ! Мы старались больше отпивать. И у нас была борьба: он нам не давал допивать, а мы старались это сделать. Отец Антоний (Гулиашвили) из Тбилиси, ежегодно навещал отца Иоанна и говорил: «Это была наша духовная заправка. Когда она кончалась, мы снова приезжали за ней» .

Ольга Валентиновна Баталова, автор программы: Любое жилище человека может многое рассказать о своем хозяине через вещи, которые были ему дороги, через тот порядок, который был подчинен укладу его жизни. И убранство интерьера, его цвета могут отражать мысли человека, его внутреннее устроение. Своим ближним отец Иоанн советовал: «Каждый день обязательно садись в креслице или на диванчик -- и посиди, подумай. Просто под Богом посиди» . В своей келье батюшка прожил под Богом без малого 40 лет. Что же она поведает нам о своем хозяине?

Архимандрит Филарет (Кольцов) : «Сейчас мы с вами находимся в келье старца нашей святой обители архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Она для нас памятна, дорога: келья намоленная, образцовая, старческая, монашеская. Слава Богу, что она сохранилась благодаря благословению покойного Святейшего Патриарха Алексия II и по благословению нашего Владыки митрополита Евсевия.

В келье ничего не изменилось, все, как было при батюшке. Здесь висели келейные иконы отца Иоанна: материнское благословение -- икона Божией Матери «Знамение», икона его небесного покровителя апостола и евангелиста Иоанна Богослова (дар духовника батюшки схиархимандрита Серафима (Романцова) в день пострига), икона святителя Николая, Феодоровская икона Божией Матери. Они сейчас находятся в Никольском храме, в приделе преподобномученика Корнилия в Никольской башне. Престол был устроен по желанию отца Иоанна к празднику 1000-летия Крещения Руси. А остальные иконы по-прежнему здесь: икона Рождества Христова, подаренная нашим наместником архимандритом Тихоном в 2000 году.

На кровати -- два ковчега. Первый ковчег -- полумантия старца Амвросия Оптинского, батюшке она досталась от последнего из старцев Оптиной пустыни игумена Иоанна (Соколова), который погребен в Москве на Армянском кладбище. Батюшка его очень почитал, называл «небесной Академией». Старец отца Иоанна неоднократно спасал от арестов. Когда батюшка после освобождения из заключения был направлен в Псков восстанавливать Троицкий собор (его внутреннее убранство), он получил через год сообщение от отца Иоанна о том, что ему нужно срочно уезжать из города, так как на него заводят новое уголовное дело. И батюшка в одночасье отбыл в Москву и затем был направлен в Рязанскую епархию.

Отец Амвросий «предсказал» будущее батюшки. Отец Иоанн видел сон: он находился в хибарке в Оптиной пустыни, в приемной старца Амвросия. Тот всех принимал, а батюшку все нет. И в самом конце, когда он принял всех посетителей, вышел к отцу Иоанну и повел его в храм, сказав сопровождавшему их монаху, чтобы тот нес облачение: они будут служить. Но когда они зашли в церковь - батюшка проснулся. Затем, когда его назначили псаломщиком в храме Рождества Христова в Измайлово, он вспомнил этот сон, войдя в церковь, потому что интерьер напоминал тот, что он видел во сне. Портрет отца Амвросия всегда висел над кроватью батюшки.

Во втором ковчеге -- крест, полумантия и епитрахиль нашего батюшки. С этим крестом отец Иоанн молился в последние годы своей жизни. Как видите, наш монастырь довольно «спортивный»: постоянно приходится идти вверх-вниз, вверх-вниз. А в возрасте батюшки двигаться было уже трудно. Он был вынужден молиться келейно. Однако любил это делать в храме Божием вместе с братией, с народом.

Вот икона старца Глинской пустыни схиархимандрита Серафима (Романцова). Эта обитель находится в Сумской области Украины, сейчас она возрождается, правда, в непростых условиях. Отец Иоанн застал ее действующей, общался со старцами, а духовником избрал отца Серафима. Сейчас там прославлено двенадцать мощей, в том числе схиархимандрита Серафима (Романцова).

Когда Глинская обитель была закрыта, многие старцы уехали на Кавказ -- там и подвизались. И отец Серафим тоже. Есть фотография: старец Серафим (Романцов) и другой старец Глинской пустыни митрополит Зиновий, впоследствии схимитрополит Серафим.

Отец Иоанн тесно общался с отцом Серафимом. Как духовник батюшки, он все про него знал: отец Иоанн у него исповедовался, получал наставления, служил вместе с ним. Старец Серафим узнал, что у батюшки с юных лет было желание принять монашеский постриг, но это никак не могло это осуществиться. Отец Иоанн родился перед революцией, в 1910, году в городе Орле. Родился 11 апреля - в день памяти Иоанна Пустынника (а батюшку назвали в его честь) и в день прославления основателей нашей обители, первых пустынножителей Марка и Ионы. Так было промыслительно родиться в Орле, а закончить земной путь в нашем монастыре!

Отец Иоанн родился очень хиленький, слабенький. Думали, долго не проживет, но прожил дольше всех братьев и сестер. Из-за слабости здоровья его крестили буквально в тот же день: боялись, умрет.

Через два года скончался отец, и мама одна воспитывала батюшку со старшими братьями и сестрами. Семья была мещанского сословия, жила скромно. Дом был маленький, деревянный, с двумя окошками.

С малых лет детей водили в храм Божий. С шести-семи лет отец Иоанн пономарил, помогал, как мог, ходил вместе с настоятелем по приходу -- и при этом получал очень хорошую жизненную и духовную школу.

Однажды они были на заупокойной требе в одном доме, их посадили за традиционное русское угощение. Все едят ничтоже сумняшеся, а Ваня ерзает, ничего не ест - все в недоумении. Потом вспомнили: оказывается, хозяйка, благочестивая прихожанка их церкви, забыла, что был постный день, и все скоромное приготовила. Конечно, батюшка потом подозвал Ванечку и сказал: «Деточка, думаешь, я не знал? Знал. Но человек старался, готовил. Иногда надо делать снисхождение, проявлять милость».

В другой раз, когда они были на требах, их опять угостили и поблагодарили: обычно священнику дают какую-то мзду, иподиакону, пономарю. А Ваня был пономарем. И он получил свою мзду. Священник посмотрел на него и спросил: «Тебе тоже дали?». Он показал: дали. Но хозяйка перепутала конверты, дав большую сумму мальчику, а не священнику. Батюшка был мудрый -- не стал менять конверты. Даже, по-моему, сказал: «Тогда тебе надо больше, чем мне».

Отец Иоанн рос живым ребенком и по жизни оставался таковым. Если посмотреть фильм о нем, то видно: он весь летает, порхает. А ему там уже 80 лет! Он журчал, как ручеек, звенел, как колокольчик. Некоторые фрагменты из его рассказов о детстве мне особенно запомнились. Было и такое: цыпленок умер, а отец Иоанн хоронил его чуть ли не по православному обряду.

Однажды мама батюшки пекла пироги и поставила их остывать ближе к окошку. Она печет -- пирожки не прибавляются, а убывают! В доме воров нет -- начала следить, куда же пирожки деваются? Посмотрела: появляется детская ручка - и один, другой пирожок исчезают. Это Ванечка-деточка кормит всю улицу: уже целая ватага собралась. Вот такой он был любвеобильный!

Другой случай: в доме был ремонт, случайно обнаружили мышиное гнездо с новорожденными мышатами. Казалось бы, надо их выбросить, а отец Иоанн их собрал в коробочку и начал выхаживать. Мама не запрещала, а дядя говорил: «Что тут за мышиное царство разводится?». Но мать воспитывала в сыне любовь.

Захотелось Ванечке как-то раз попробовать медку. Традиционно на приходах, когда человек умирает, приносят банку или стаканчик меда и ставят на канон, в него ставят свечку. Как же достать мед? Ложкой взять нельзя -- заметно. Батюшка вытащил свечку -- облизал, снова вставил -- облизал. Наесться не наелся, но попробовал.

Он рос - и уже с 12-ти лет иподиаконствовал. Над его кроватью всегда висела фотография (потом мы сделали с нее копию): епископ Николай (Никольский) и архиепископ Серафим (Остроумов). От них батюшка и получил благословение на монашество. Накануне его отъезда они подарили ему этот снимок с удивительно трогательной надписью: «От двух друзей о Господе юному другу Ване с молитвой. Да исполнит Господь желание сердца твоего и да даст тебе истинное счастье в жизни».

Сейчас я бы о многом спросил отца Иоанна. В его проповедях мы слышим своеобразное обращение: «Други наши». Он говорил и традиционно «дорогие братья и сестры», но такое обращение встречалось чаще всего.

Епископ Николай (Никольский) и архиепископ Серафим (Остроумов) приняли мученическую кончину под Смоленском, в Катыни. Там четыре года назад освятили храм; попросили эту фотографию -- мы отправили.

Отец Иоанн успешно закончил школу, хотя это были сложные годы, и учеба прерывалась; затем окончил финансовый техникум у себя в Орле. Немножко потрудился. Были гонения, репрессии, безбожная атеистическая пропаганда, заставляли работать в церковные праздники, в воскресные дни. Батюшка отказался -- тогда его уволили, он попал в черный список и больше нигде не мог устроиться. Было принято решение о его переезде в Москву, где жили родственники.

Еще один фрагмент из жизни отца Иоанна: когда его уволили, мама была уже в возрасте, шалило сердце. Чтобы ее не расстраивать, после увольнения батюшка каждый день уходил утром, как обычно, и приходил как будто после работы. Где он был? Наверно, молился, бывал у старцев, у родственников. Месяц прошел -- заработную плату надо принести. Откуда? Денег нет. Жили скромно, скудно. А у него был подарок от одного из орловских блаженных -- скрипка в футляре. Она всегда висела на стене в комнате. и он додумался футляр сохранить, а скрипку вытащить и продать. Сдал, видимо, в антикварный магазин и как зарплату принес маме эти средства. Никто ни о чем не догадался. А во второй месяц денег приносить уже было не с чего - он был вынужден признаться матери, после чего и уехал в Москву.

Батюшка был назначен псаломщиком в храме Рождества Христова в Измайлово, а затем был первым насельником Троице-Сергиевой лавры, когда ее открыли. С ним были владыка Питирим (Нечаев), владыка митрополит Антоний (Мельников), с которым они учились вместе в Академии, владыка Гурий, владыка Михей и протоиерей Игорь, служивший потом в Ярославле. Владыка Гурий был наместником, хотел совершить постриг над отцом Иоанном с именем Сергий, но этого не случилось. В 1945 году 14 января, в день прославления Василия Великого, в день Обрезания Господня, митрополит Николай (Ярушевич) рукоположил его во диакона на Ваганьковском кладбище. В том же году 25 октября в храме Рождества Христова в Измайлово в день прославления иконы Божией Матери Иерусалимской, Святейший Патриарх Алексий (Симанский) рукоположил батюшку во пресвитеры.

И на второй день, в праздник Иверской иконы Божией Матери, все ушли на престольный праздник в соседний храм -- остался служить один отец Иоанн. Конечно, это была для него великая радость, он отслужил Литургию самостоятельно, никто ему не мешал. Еще его очень утешило, что принесли крестить малыша. Батюшка окрестил младенца от души и до самой смерти помнил имя этой девочки: Ольга.

Потом у него началась активная пастырская деятельность, за что он и пострадал: в 50-ом году его арестовали, дали семь лет лагерей, пять лет отсидел -- отпустили досрочно. Это самый сложный, но интересный период в жизни отца Иоанна, ему он посвятил книгу «Школа молитвы».

Куда бы ни приезжал батюшка, там сразу кипела жизнь. На одном из приходов была художница, которая днем писала этюды, а вечером, забив фанерой храмовые окна, зашторив их, писала иконы. За ночь эти иконы вывешивали на фасад. Тогда Хрущевым была поставлена задача - закрыть храмы, а отец Иоанн, наоборот, их украшал.

Однажды в церкви обветшала крыша - надо было перекрывать. А за этим бдительно следили, чтобы в храме ничего не делали. Отец Иоанн как-то умудрился: купили кровельный материал, за ночь покрыли крышу, а сверху положили старое дырявое железо. И поступил сигнал: в церкви купили какое-то «ворованное» железо. ОБХССники пришли проверять, обошли -- ничего не нашли. Никто не догадался на кровлю подняться, потому что лестница стояла, но он была гнилая - побоялись. Храм был спасен от разрушения, а отец Иоанн не пострадал. Вот такая милость Божия!

В жизни батюшки было много перипетий. Через каждые два года его переводили с прихода на приход. Отец Иоанн людей спасал, приводил к Богу, а врагу это всегда тошно. Один из приходов был чуть ли не на болоте. Как вспоминала одна бабушка: «Батюшка, я тебе прилетела на шамолете». На старом самолете, «кукурузнике», на котором везде можно летать: для них не надо было посадочной полосы. Тем не менее отец Иоанн никогда не унывал.

Последний его приход - в городе Касимове. Батюшка поддерживал отношения с отцом Серафимом, своим духовником. В 66-ом году он приехал к нему, так как плохо себя чувствовал. Отец Серафим увидел его состояние, испугался, что тот на обратном пути может умереть, а мечта принять монашеский постриг так и не исполнится. И, по своему дерзновению, не испрашивая благословения (а в Церкви все совершается по благословению), старец решил совершить над отцом Иоанном постриг. Это произошло 10 июля 1966 года в этой самой келье.

При постриге отец Серафим сохранил имя, данное батюшке при Святом Крещении, а небесным покровителем стал апостол и евангелист Иоанн Богослов. День Ангела у батюшки -- 13 июля, в день прославления 12-ти апостолов, ближайших учеников Христовых.

После совершения обряда отец Иоанн воспрял духом, ожил, окрылился -- и улетел служить на Рязанщину, в город Касимов. Там он успел послужить год. Уполномоченный как раз готовил распоряжение о его переводе в Рязань, а батюшка получил приказ от Святейшего Патриарха Алексия I на поселение в Псково-Печерский монастырь. Для него это была мечта, ведь он неоднократно приезжал в эту обитель.

Расшифровка: Арсения Волкова