Игры в «благословение» – это обман себя

Интервью сайту сайт

Предыдущий материал

Мы часто слышим истории разной степени драматичности о том, как священника, много лет трудившегося на приходе, созидавшего общину, внезапно и без всяких объяснений переводят на другое место. Это может вызывать и у него самого, и у прихожан ощущение полного бесправия. А какую стратегию поведения в такой ситуации может посоветовать психолог: священнику, прихожанам и - даже - гипотетическому архиерею? Об этом мы беседуем с опытным психологом, много лет помогающим священнослужителям, .

Худший вариант - начать войну

Наталья Скуратовская:

Понятно, что у всех шок. Этот шок надо пережить и по возможности слишком не драматизировать. Слава Богу, все живы-здоровы. Прихожане могут продолжать общаться со священником, он может оставаться их духовником, они могут ему чем-то помогать на новом приходе, если их связывают близкие давние отношения. Родство духовное и душевное не разрывается от того, что кого-то куда-то перевели. И с нашими кровными родственниками, близкими друзьями мы тоже не всегда живем под одной крышей, но от этого не становимся менее родными. Когда запретили о. Зинона (Теодора) и отправили его в дальний скит в Гверстонь, то там вскоре построили прекрасный храм, в котором служили приезжавшие к нему в гости священники. Приезжали и бывшие прихожане, помогали достроить храм, он оставался их духовником - это продолжалось, пока он не уехал за границу.

Сейчас средства коммуникации развились по сравнению с девяностыми, и изолировать священника от общины невозможно - что бы там священноначалие себе ни фантазировало.

Стоит здраво обдумать реальное положение, которое сложилось - и у священника на его новом месте, и у общины. Как изменились условия его служения, финансовое положение - редко переводят туда, где это положение улучшается, если речь идет не о «карьерном росте», а о внезапном, без предупреждения, переводе.

Пережив первый шок, надо направить свои силы на то, чтобы стабилизировать ситуацию. Община в таких случаях скорбит, и есть порыв идти добиваться правды, причем у людей бывают какие-то фантастические иллюзии по этому поводу: «Архиерей не знает, какой у нас батюшка хороший, а вот если мы скажем архиерею об этом, то он тут же раскается и заберет назад свое решение».

- И что прихожане делают?

Добиваются встречи с архиереем, еще с кем-то из церковного начальства, начинают писать обращения и выкладывать их в интернете в открытом доступе, пытаются не пускать нового священника в храм. Если говорить о том, чего нельзя делать, то самый худший вариант, когда священник со своей общиной объединяется и начинает воевать. «Это наш храм, мы в него не пустим этого назначенца». А новый священник часто - подневольный человек, которым просто заткнули дыру. Бывает, конечно, что это чей-то ставленник, карьерист. В любом случае начать физическую войну - это худший вариант.

- Часто такое бывает?

Я знаю несколько десятков таких случаев.

- Чем они заканчиваются?

А заканчиваются они почти всегда одинаково - батюшка отправляется либо в запрет, либо в такое место, где община до него не доедет, в условный «магадан».

- Если община все-таки хочет за своего настоятеля воевать - законными методами, то что делать? Или лучше сразу смириться и понять, что все бесполезно?

К сожалению, законных методов нет. Наше каноническое право так устроено, что любое решение архиерея, любой указ, подписанный им, кто бы на самом деле ни принимал это решение, считается по умолчанию обязательным к исполнению. Архиерей, конечно, может изменить свое решение, но он никогда не сделает это под давлением. Так устроена церковная иерархия - чем сильнее народ будет давить на архиерея, тем больше у него будет стимулов подавить восстание.

- А как же декларируемый принцип, что владыка - отец, а паства - дети, к нуждам и просьбам которых папочка вроде бы должен прислушиваться?

Он не «папочка» абсолютно. В такие моменты священноначалие как раз любит напоминать другую метафору - про армию, что Церковь - как армия. Генералу виднее, куда послать командира, а вы, рядовые, сидите, где сказали. И никакие семейные метафоры в таких случаях обычно не используются.

Как это бывает - на конкретном примере

Совсем недавно я была на приходском собрании по аналогичному поводу. Община лишилась своего настоятеля, который привел большинство из них в церковь, они здесь воцерковлялись, многие приезжали издалека именно на этот приход. При этом священник не замыкал их на себе, просто он такой человек, которому могли доверять даже люди, обиженные церковью. И на этом собрании как раз происходило противостояние этих двух картин мира: прихожане говорили, что у них отца отняли, а благочинный, который присутствовал на собрании, больше говорил про армию.

- А в качестве кого вы присутствовали на этом собрании?

В качестве друга прихода и психолога. Я поехала, чтобы поддержать, меня пригласили люди из активных прихожан и из оставшихся клириков. В каком-то смысле - в качестве модератора, чтобы помочь не скатиться к скандалу и вбросить что-то такое в обсуждение, что даст больше шансов построить нормальные отношения с новым настоятелем.

- Предполагалась какая-то умиротворяющая роль?

И умиротворяющая, и сказать что-то такое, что пригодится потом в практическом плане. Например, я предложила - и это было принято начальством, - чтобы новый настоятель раз в месяц устраивал неформальные встречи с приходом. У них изменилась богослужебная практика, вся система отношений, у людей был шок. Настоятель молодой и неопытный. Это первое его назначение настоятелем, он вообще себя в этом качестве не представляет. Он боится сделать что-то такое, что будет расценено как непривычное, не одобряемое священноначалием. А на этом приходе традиционно по благословению настоятеля проповедь на евангельское чтение мог произносить мирянин - катехизатор, миссионер, первый помощник настоятеля.

- А ведь в этом нет ничего странного, и удивительно, что это кажется необычным.

Для меня это совершенно нормально, и я тоже радовалась, познакомившись с этим приходом. Не случайно я стала другом прихода. Сначала я попала к ним на фестиваль, потом они меня пригласили пообщаться с прихожанами, мы начинали с темы церковных манипуляций. Первая встреча была, когда они меня пригласили в Неделю Торжества православия, и мы с настоятелем так сформулировали тему беседы: «Искренность и манипуляция в Церкви. Как выжить в современной церкви и не повредиться рассудком».

В данном случае ситуация развивалась нетипично. Настоятель попросил не устраивать революций - потому что некоторые горячие головы хотели перекрывать шоссе - а это небольшой подмосковный город - чтобы вернуть настоятеля. Настоятель просил всех принять его перевод как волю Божию - и услали-то его не так далеко, за 35 км, ну деревня, ну вторым священником. Он пытался до них донести, что все живы-здоровы, не надо устраивать войну. А мне некоторым уже приватно пришлось говорить то, что отцу настоятелю было сказать неудобно: что их «революционная активность» может привести к его запрету. Люди жили немножко в «заповеднике»: любовь, семья, все братья и сестры во Христе, отцы. Пришлось им сказать «добро пожаловать в реальный мир», рассказать, как устроена система церковного управления. Чего на этом собрании объективно добились: во-первых, благочинный признал, что перевод настоятеля не означает разрыва духовных связей, что они могут ездить ему помогать, он может оставаться их духовником.

- А что, он мог это запретить?

С точки зрения канонического права запретить он это не мог. Но в таких случаях бывает, что священника обвиняют в том, что он собрал вокруг себя секту, что он младостарец, ну и дальше на этом основании его можно отправить в запрет до покаяния, которое будет выражаться в том, что все его духовные чада рассеются. Таких случаев тоже бывало немало, поэтому тут важно было официальное поощрение того, чтобы не разрывать духовных связей, оставаться одной семьей. Помогать ему на новом месте служения, в то же время не обижать новенького.

- Удалось на собрании как-то людей успокоить?

На собрании у людей была возможность выплеснуть совсем уж негативные эмоции в формате «не могу молчать», но удалось удержать эти эмоции в рамках цивилизованного обсуждения, у людей появилось пусть смутное, но понимание как жить дальше. Обдумывание и обсуждение потом продолжилось уже неформально, в соцсетях и приватных беседах. Стало выкристаллизовываться какое-то будущее. В таких случаях переживания людей развиваются по тем же стадиям, как при любой утрате. Шок, потом признание факта, потом гнев, вина либо торг, в данном случае однозначно торг. Потом плохо-грустно, депрессия, потом принятие. Если говорить о нашем современном церковном контексте, то такие собрания полезны только для того, чтобы люди могли выплеснуть эмоции и попробовать договориться, а церковная кадровая политика определяется совсем другими соображениями.

- На собрании был благочинный, насколько это необычно?

Уникальность ситуации заключалась в том, что это община устроила собрание и пригласила на него нового настоятеля и благочинного. Настоятель пытался говорить, что приходское собрание должно собираться по его благословению, а он не благословлял, на что ему было сказано, что это собрание членов прихода и друзей прихода, которые ждут разъяснений: «Вы можете прийти, но мы и без вас соберемся, если не придете». Такое же приглашение было отправлено и благочинному. Допускали вариант, что он не приедет, ситуация нетипичная. Это было под Вербное воскресенье, он пытался перенести собрание на дни после Пасхи. Но в результате благочинный приехал послужить всенощную в храм и потом как бы заодно пошел на приходское собрание.

- Он объяснил прихожанам причину перевода?

Нет. Он намекал, что батюшка хороший священник, духовник, но не очень хороший администратор. Все, конечно, посмеялись вслух, потому что этот не очень хороший администратор принял приход, на котором было человек 50 и полуразрушенная церковь. За 14 лет там отреставрирована церковь, построен четырехэтажный приходской дом, чего там только нет - это и культурный центр, и гимназия, и гостиница, где могут переночевать приглашенные люди, то есть там крепкое хозяйство, несмотря на то, что сам батюшка бессребреник. В силу своей общительности и энергичности он привлек спонсоров, которым было просто интересно в этом участвовать, такой вот живой приход.

Кто-то на собрании высказал сомнения, что тот молодой священник, которого назначили - хороший хозяйственник и организатор.

Потом была озвучена версия, что это за то, что бывший настоятель отпел одного пожилого священника и не сообщил о его смерти в епархию. Якобы владыка Ювеналий обиделся, что не дали попрощаться, они были знакомы еще с семинарии вроде бы. Приход об этом священнике заботился, его навещали, поддерживали финансово, в то время как епархия о нем забыла. Я предполагаю, что владыка Ювеналий может быть и не в курсе, что есть такая версия. Благочинный, конечно, говорил: «я не знаю, чем руководствовался владыка, я не могу обсуждать его решения». На что прихожане сказали, что вообще-то за все эти 14 лет владыка ни разу не был в этом храме, значит, знает о ситуации с чьих-то слов. Это, конечно, понятно, Московская область - это 2000 священников, правящему архиерею жизни не хватит, чтобы посетить хотя бы по разу все приходы. Начали наседать на благочинного: «может вы до него донесете?» Людям свойственно верить в доброго царя-батюшку, который не знает, что творят злые бояре, а если ему рассказать, он поможет и спасет. Благочинный не взялся, конечно.

- Просто отказался передавать слова прихожан?

Он сказал: «Я не думаю, что наш архиерей принимает необоснованные решения, руководствуясь недостоверной информацией, надо уважать церковную иерархию, надо уважать промысл Божий».

Бороться, унывать или найти что-то хорошее?

- Как священнику справиться с чувством несправедливости происходящего?

Я знаю случаи, когда разрушали приходские дела, сиротский приют при приходе, например, мы это помним по историям о. и о. . Когда деятельность прихода связана с людьми, которые не могут за себя постоять - это трагично вдвойне. Когда обычный приход - да, это больно, обидно, потому что столько лет, сил, души вложено и в общину, и в храм, и есть ощущение, что все это отобрали и это ужасно несправедливо. Обычно я советую - в личном разговоре это звучит менее пафосно - вспомнить о том, что на земле мы пришельцы и странники. Ну да, отобрали большой хороший приход, отослали в деревню. Но в этом есть и хорошие стороны - наконец-то можно отдохнуть, собраться с мыслями, прийти в себя, остановиться, наладить свою внутреннюю жизнь, возможно, семейную. Не секрет, что у активных батюшек, которые всем уделяют внимание, в семье довольно часто сложно, потому что свои собственные дети папу могут и не видеть неделями, он уходит, когда они спят, приходит, когда уже спят.

Нет худа без добра - это первое, о чем стоит подумать. Сказать себе: «да, несправедливость, да, обида, я имею право это чувствовать, но давайте посмотрим, вместо того чтобы себя растравлять, что из этой ситуации можно выжать хорошего», и во-вторых - как компенсировать самые очевидные минусы.

- Какие бывают типичные реакции российских священников, из тех вариантов, которые вы лично знаете?

Первый вариант я уже обозначила - восстать против несправедливости. Священники тоже порой бывают наивные, думают, что если весь приход станет за них горой, то архиерей убоится и передумает. Вариант - организовать чуть ли не вооруженное сопротивление, поднять общину, или ту часть ее, которая за батюшку, - и это часто приводит к расколу в общине.

Второй тип реакции - впасть в уныние. «Ну вот, я так и знал, что в этой церкви…» Соответственно - обесценивание церкви, церковности, иногда себя как пастыря, защитный цинизм.

Третий тип реакции - найти что-то хорошее. Так бывает, если у человека это уже не первая потеря в жизни, либо - легкий характер. «В деревню отправляют? Отлично! Годами не успевал съездить на дачу, а тут на свежем воздухе, много свободного времени, буду ходить на речку рыбу ловить, наслаждаться простой сельской жизнью».

Еще важно понимать, что все перемены в нашей жизни не навсегда: был один период жизни, сейчас другой.

В конце концов, если условия совсем невыносимы - и в наше время священники к этому стали относиться легче, - есть вариант, что можно подумать: а так ли необходимо оставаться священником, ему самому. Это его свободное решение. Священники любят говорить, что они «крепостные» - да, с точки зрения церковного права это так, но с точки зрения человеческого достоинства - нет. И любой священник может сказать: нет, по таким правилам я жить не буду, об этом мы не договаривались.

- А какая реакция в последние годы чаще всего встречается?

Первая реакция встречается реже. Благодаря интернету, о таких историях знают, знают о том, что такие действия в большинстве случаев бесполезны. Поэтому либо уныние, либо обесценивание, либо поиск чего-то хорошего, либо уход из церкви. Но тут много зависит и от ситуации, и от причины произошедшего, и от отношений на приходе - есть ли там община или это просто приход, где отношения хорошие, но не такие, чтобы за батюшкой в ссылку отправились.

Зависит и от мотивации самого священника. В наше время намного менее драматично воспринимается добровольное снятие священником сана, или когда священник без всяких формальностей перестает служить. Лет 15–20 назад это воспринималось как «ужас, ужас», сам священник воспринимал это так, что, мол, чуть ли не в ад себя приговорил. Но по моим наблюдениям, последние лет восемь ситуация меняется, лет пять-шесть об этом открыто говорят и пишут, и ситуация начинает восприниматься как данность - не очень нормальная с точки зрения церковного права и жизни самого священника, но не дискредитирующая священника, который так поступил. Раньше священник боялся оказаться изгоем - хотя есть, конечно, ревнители православия, для которых и монах, ушедший из монастыря, уже не человек, их бог - это Типикон. Но в целом в современной среде отношение стало более терпимое, понимающее, даже поддерживающее.

- Иногда бывают ситуации, когда священник при несправедливом переводе обращается к общественности, или его прихожане пишут коллективные письма - есть ли случаи, когда это помогло?

Да, есть, но это бывает тогда, когда виден явный архиерейский произвол, нарушающий каноническое право. Известен случай с отцом Игорем Прекупом, который защитил свою прихожанку и ее детей от мужа-педофила, тот был из влиятельной в административных и церковных кругах семьи. И дело кончилось запретом в служении отца Игоря, его самого обвинили, что он чуть ли не в каких-то отношениях с этой женщиной. Тогда православная общественность подключилась и помогла, было это лет 6–7 назад. Церковный суд восстановил отца Игоря, хотя и велели примириться с архиереем, и перевели на другой приход.

Но тут важно, чтобы это был архиерейский произвол, который можно доказать фактами, а не просто ощущениями. Также нужно, чтобы если общественность взялась, то чтобы она уже не отступала - месяцами, а то и годами. Можно биться, если рассчитывать на такую поддержку. Но, как правило, это относилось не к переводам, а к запретам.

Новому настоятелю: быть открытым и ничего не менять

- Что вы посоветуете тому новому священнику, которого перевели на место батюшки, к которому была привязана община?

В большинстве случаев для нового священника это тоже очень жесткая ситуация, если это, конечно, не архиерейский любимчик, которому просто «освободили» приход - тогда у него не возникает особых вопросов, как себя вести, налаживание отношений с приходом не входит в круг его приоритетов.

Иногда спрашивают: а почему перевели? А нипочему - чтобы и священники воспринимали себя временщиками, не строили отношений с общиной, и чтобы община воспринимала их как чиновников, а не как отцов.

Новому настоятелю стоит устроить собрание - достаточно неформальное, выслушать то, что хотят сказать прихожане, быть готовым к тому, что они будут говорить, как это все ужасно, несправедливо, да «кто ты такой, кого нам навязали». Надо не обижаться, понимать, что у людей шоковая реакция, что они могут в такой ситуации наговорить лишнего. Надо рассказать о себе.

Очень важно, принципиально - ничего не менять на приходе хотя бы первые три-четыре месяца, ни в укладе приходской жизни, ни в назначениях. Стараться поладить с теми людьми, которые есть, поддерживать имеющиеся традиции. Это помогает плавно выстроить отношения.

Но обычно бывает наоборот: приходит новый настоятель, там какие-то волнения, сопротивления, он думает: зачем мне это все терпеть? Приводит своих людей, а прежних убирает. Но даже если есть желание привести свою проверенную команду, то надо приводить не вместо, а вместе.

- Обычно архиереи, приходя в чужую епархию, приводят свою команду…

Да, а старую разгоняют. Я четверть века занималась консалтингом, поэтому могу сказать, что это ошибочное решение с точки зрения управления процессами, и тем более пагубно с точки зрения духовной жизни - когда разрушаются те связи, которые выстраивались годами. Да, люди могут по-другому рассуждать - но их же надо переубеждать.

Некоторым новоназначенным настоятелям я напоминала анекдот: цыган смотрит на десяток своих грязных детей, роющихся в канаве, и говорит: «Ну что, жена, этих отмоем или новых родим?»

Полезные советы гипотетическому архиерею

- Мы понимаем, что архиереи нас вряд ли читают, и советы ваши вряд ли услышат, но допустим. Священника переводят из-за срочной необходимости, без этого нельзя, но при этом община бунтует, народ волнуется. Почему в таких ситуациях архиерей сам лично не приезжает на приход и не пытается поговорить с людьми?

Да, это было бы самое разумное решение, которое сняло бы половину вопросов, но, видимо, архиереи, во-первых, считают, что не княжеское это дело (они же «князья церкви»), а во-вторых, зачем? - я же приказал, а они должны исполнять.

- Когда разделяли епархии, нас убеждали, что это для того, чтобы епископ был ближе к народу. Вот, казалось бы, способ быть ближе к народу…

Положа руку на сердце - нас в этом и не убеждали, нас поставили перед фактом.

- И все-таки, что можно посоветовать гипотетическому архиерею?

Ну, для начала подумать, действительно ли есть церковная необходимость этого перевода, нельзя ли решить проблему другим способом. С точки зрения канонов, которые никто не отменял, но которые вышли из употребления явочным порядком, - ни священника, ни епископа без нужды не должны переводить.

Архиерею стоит подумать, правда ли это решение, которое ему кажется эффективным с точки зрения процессов, будет эффективно с точки зрения человеческих отношений.

Знаю такие случаи, когда по-другому поступить нельзя, кроме как перевести священника ради острой нужды. Вот пример: провинциальная епархия, все удалены друг от друга, а вокруг реального младостарца формируется секта, учение внутри начинают уклоняться от православного, местами вполне заметно. Этого священника предупреждают раз, два, в конце концов его запрещают, но он остается в том же селе. Понятно, что кого попало в такой ситуации в этот приход не назначишь. Священник должен быть опытным пастырем и дипломатически тонким. Поэтому такого священника в епархии находят и переводят, и понятно, что на прежнем приходе его любили.

Тут и сам священник понимал ситуацию, это не была закрытая информация в епархии. С батюшкой прихожанам было жалко расставаться, но была даже некоторая гордость за него - что, мол, только он способен справиться с этой ситуацией.

Итак, если есть объективная необходимость именно этого священника перевести. Во-первых - полная информационная открытость. Это мой первый нереальный совет архиерею. Чем прозрачнее принимаемые решения, чем более они обоснованы объективно, чем меньше они зависят от настроения епископа, тем проще о них рассказать людям - и люди поймут. Не просто указ о переводе, а подробное разъяснение. Возможно, какая-то благодарность священнику, награждение, чтобы показать, что это не репрессия. Мы предполагаем, что наш теоретический разумный архиерей переводит не потому, что ему просто хочется унизить кого-то из подведомственных ему клириков.

Надо донести до прихода, что ситуация вот такова, приходится на это пойти. Что епархия понимает, что на какой-то период жизнь священника осложнилась, что архиерей готов поддерживать.

Если ситуация такова, что приход ропщет и бунтует, то стоит разок съездить - люди это ценят. И съездить не для того, чтобы сказать: вы все свиньи непокорные, забыли, что главная добродетель у нас - послушание, как некоторые архиереи говорят. Нет - объяснить причины, выслушать вопросы, предложения, пусть и бредовые, объяснить, почему так не получится, как люди предлагают - не унижая их, а учитывая, что прихожане совершенно не обязаны разбираться в церковном управлении.

Второе: стараться поддерживать возможность общения общины со своим бывшим настоятелем. Но тут тонкий момент: чтобы это было не в ущерб авторитету нового настоятеля.

Нормальные люди в этой ситуации договорятся: прежний священник будет приезжать в гости и служить с новым настоятелем, новый батюшка будет ездить в гости на тот приход, возможны межприходские проекты.

Эта та ситуация, которую я упоминала: когда священника перевели вторым в село, а на его место назначили из другого села молодого, который настоятелем не был. И еще пару-тройку священников в благочинии подвинули.

Конкретно в этой общине, которая упоминалась, новый настоятель мог бы налаживать отношения не только с общиной, но и с прежним настоятелем, тем более, что там нет никакой враждебности, они знакомы, все всё понимают, это не та ситуация, когда кто-то кого-то подсидел.

Совет архиерею: развивать братские отношения между клириками в своей епархии, чтобы перевод не становился трагедией, не воспринимался как санкция.

- Теоретический архиерей, которому мы даем советы, - это некий сферический конь в вакууме. А почему это так, почему практически нет таких архиереев?

Некоторое количество таких архиереев есть, но они в большинстве своем в местах отдаленных и не особо богатых. На Дальнем Востоке парочка есть.

***

- Если вернуться к рядовому духовенству, то как принимать понижение в должности - из настоятеля в простого клирика?

Перевод из настоятелей во вторые священники тоже должен восприниматься не как репрессия: быть настоятелем в нашей РПЦ - это огромное количество административных, строительных и других обязанностей, которые собственно с пастырством не связаны. Я знаю некоторых настоятелей, которые отслужили не один десяток лет, и которые говорят: уйти бы в простые попы! В деньгах, конечно, потерять не хочется, но сил уже нет, глаза не глядят на епархиальные отчеты, все это взаимодействие со спонсорами, с тем же архиереем - священники морально устают.

«Мера ответственности священника - предельная»

«Жатвы много, а делателей мало». Эти слова Спасителя — точная характеристика современной жизни Церкви, когда к вере приходит все больше людей, а священников на приходах по-прежнему катастрофически не хватает. Кто такой пастырь и как вырасти в меру своего призвания? Что характерно для современной церковной жизни? Какова именно та «жатва», к которой приступает делатель на ниве церковной сегодня? Своим опытом и своими мыслями по этому поводу делится священник Андрей Лоргус, декан факультета психологии Российского Православного Института святого апостола Иоанна Богослова.

— Пастырство… Всегда ли это призвание? Или же к нему можно подходить как к любой другой профессии?

— Это только призвание, иначе быть не может. Это Божье призывание . Понять это возможно, только если ты умеешь прислушиваться к Божьему голосу. Однако человек имеет свободу не ответить Богу, и Бог прощает это человеку, но дар отнимает.

Впрочем, уже в рамках призвания есть то, что можно было бы назвать профессиональным возрастанием: священство ― очень непростая вещь. И те, кто чувствует к этому призвание или благословлен кем-то, должны рассматривать свою подготовку как подготовку, в том числе, и профессиональную.

— Как же именно следует готовиться?

― Во-первых, конечно, подготовка должна быть богословская.

Во-вторых ― практическая. Кандидат в священники должен знать Устав не только по книгам, как в семинарии изучают, но и на практике. Видно с первой минуты появления семинариста в алтаре: кто из храма пришел, а кто со школьной скамьи, или из армии, или откуда-то еще.

В-третьих, очень важно иметь жизненный опыт, это «золотой запас» кандидата в священники. Вот почему 30 лет для хиротонии — оптимальный возраст, тут уже речь идет о зрелой личности.

В-четвертых, очень важна для будущей пастырской деятельности священника психологическая готовность. Если человек страдает различными личностными проблемами ― неврозами, страхами или фобиями, теми или иными комплексами, то, став священником, он будет все эти проблемы переносить на паству. Это будет очень тяжело и для прихожан, и для него самого.

В-пятых, очень важно, чтобы у кандидата в священники была хотя бы минимальная музыкальная подготовка, подготовка голоса. И, конечно, необходимо, чтобы он знал церковнославянский язык.

— Какой предмет для будущего священника нужнее всего?

— Предмет «Практическое руководство» очень важен. Пожалуй, это самый интересный предмет для семинариста, потому что тут ― не отвлеченные рассуждения, а разговор о Церкви, конкретной, живой, сегодняшней. Но, к сожалению, когда нам читали «Практическое руководство», этот курс был сведен к разбору совершения чинопоследований; не обсуждались вопросы избрания кандидата в священники, его подготовки, проблемы личностные, психологические. Вопросы брачной жизни, внебрачной, вопросы поведения священника уже внутри прихода.

Наша современная духовная школа построена так, что пастырский опыт едва ли может быть передан молодежи. Ведь преподают в семинарии — скажем, в наше время преподавали — чаще всего священники, которые не знакомы с приходской жизнью. И монахи, даже живущие в Лавре, в большинстве не знают, что такое приход. И когда священник остается один на один ― в деревне, в селе ― со своими прихожанами, он очень часто не понимает, что ему делать. Я разговаривал со многими своими собратьями по выпуску, и все они переживали это одинаково: сложно и мучительно. А кто-то даже не пережил, оставил служение.

— Этот недостаток полученных знаний можно как-то восполнить?

— Если молодой человек попадает в многоклирный храм и общается с настоятелем, со старшими священниками, он получает от них самые драгоценные знания и опыт. И когда священник вот так растет в своем храме, там его учат и готовят, он переживает все будущие кризисные ситуации гораздо менее болезненно и успешнее проходит послушание.

Беда в том, что семинарист зачастую получает назначение на приход, прослужив в лучшем случае месяц, а в худшем ― неделю в соборе. Это даже не опыт. Это самое поверхностное умение просто совершить богослужения и требы.

Я был направлен проходить практику в качестве священника в Елоховский собор. На третий день мне поручили говорить проповедь, и в тот же день отправили на исповедь, которая стала для меня шоком. Никто не позаботился о том, чтобы предупредить меня, что я услышу, как к этому относиться и как это выдержать. И никто не спросил меня тогда: «Ну, как ты?». Посмотрели со стороны: жив, стоит, читает молитву…

Уже потом, пройдя этих исповедей сотни и тысячи, спокойнее относишься ко всему, что можешь услышать. Но первая исповедь ― это всегда потрясение для молодого священника. Однако мне никто об этом никогда не говорил. Даже когда рукоположили.

Хотя вообще мне повезло: я пришел в семинарию, имея большой опыт чтеца и алтарника. И мне повезло, что я принял священный сан после почти шести лет диаконского служения.

— Кто был Вашим духовником?

— Протоиерей Владимир Рожков, ныне покойный. Он был настоятелем Николо-Кузнецкого храма. Он меня крестил. Он меня учил, как-то вел, взял в храм, и я работал в его храме, потом служил с ним дьяконом. То есть я всю свою церковную жизнь до его смерти провел вместе с ним. Что касается моей преемственности по отношению к нему ― она, конечно, есть. Но она более касается вопросов литургических, чем пастырства. Я не встречал больше никого, кто совершал бы литургию, как он.

Это трудно описать словами. Это дар Духа, то, как он служил ― огненно… Это было очень страшно. Он предстоял Господу лично, он молился со слезами, он увлекал своей молитвой и голосом прямо к Богу.

Одна женщина так хорошо это выразила: «Я обычно на раннюю прихожу литургию, а батюшка всегда позднюю служит. Но однажды я замешкалась, и мне пришлось уходить в тот момент, когда начиналась поздняя литургия. Я уже повернулась, чтобы уйти, и вдруг услышала за спиной как бы призыв ко мне Самого Бога: “Куда ты уходишь?”. На самом деле это был возглас священника “Благословенно Царство…”. Но я поняла, что надо либо с этим голосом оставаться, либо убегать прочь». К этому нельзя было отнестись, как к чему-то, что в церкви происходит каждый день. Ее рассказ раскрывает самое поверхностное, но очень верное отношение к его служению. С ним надо было молиться всю Литургию до конца или не молиться вовсе. Равнодушным оставаться было нельзя. К сожалению, из служащих это понимали не многие.

Кто-то говорил, что он служит театрально, артистично, нетрадиционно. Однако он служил вполне традиционно, никогда не нарушал правил, хотя мог бы при его опыте служения и в славянских странах, и на Востоке… При всем при этом он никогда в чин литургии ничего не добавлял ― так, как, например, старец Кукша в Карпатах, или святитель Афанасий (Сахаров), или митрополит Антоний Сурожский… Но то, как он сам служил и как горел на литургии,― это было самым главным, что он нам, своим ученикам, передал. Вернее, не передал, а показал, как можно служить, никому из нас ничего не указывая. И он стал для меня тем человеком, у которого я научился верить в Бога, быть с Церковью, несмотря ни что, и служить Божественную литургию. Вот эти дары я получил от своего духовного отца. С меня довольно. Это и так очень много.

— Часто говорят, что преемственность в монашеской жизни была нарушена. А что можно сказать в этом отношении о жизни церковной?

— Судя по тому, что можно прочитать о духовной традиции в Русской Церкви до революции, даже до войны, ныне традиция пресеклась, и в монашестве, и в пастырстве. Более того, как-то неожиданно и та духовная традиция, которая была до перестройки, точно «улетучилась» с приходом совсем новых поколений.

В середине 80-х ― начале 90-х в Церковь хлынуло очень много людей. И Церковь «доперестроечная» численно оказалась в меньшинстве. Новые поколения привнесли свой дух, и этот дух… он был сложным. Это был неофитский, как бы «советский» дух. Не имея достаточного образования, не имея опыта постепенного воцерковления, эти люди внесли в жизнь Церкви очень много чуждого ей. Появился целый ряд проблем, явлений, которых раньше не было. Никто и не подозревал, что они возникнут.

— Например?

— Появилось множество старцев. Причем откуда, если их не было прежде? До перестройки был отец Иоанн (Крестьянкин). Все его знали. Был отец Василий из Васка-Нарвы. К нему многие ездили. Про отца Николая Гурьянова тогда еще мало кто слышал. Монастырей было всего четыре.

А тут… появились новые обители, в которых сразу же «завелось» по старцу. И, конечно, это явление 90-х годов ― обилие старчества такое ― у людей с «доперестроечным» церковным опытом вызывает изумление: откуда они взялись? Кто их вел по жизненной дороге? В каких монастырях они воспитывались?

Прежде их не было. И младостарчества не было до перестройки…

— А чем отличается младостарчество от попыток просто искренне дать совет, помочь человеку?

— Когда молодой священник дает совет по какому-то духовному вопросу ― это одно. Но когда он говорит: «Благословляю тебя уходить с работы…», или «разводиться», или «жениться вот на этой девице», это ― младостарчество. То есть, во-первых, это дерзновение советовать в том, в чем священник вообще к такому совету не призван, а во-вторых, если и призван, то только опытный священник, и очень осторожно, лишь в тех случаях, когда вопрос действительно требует такого вмешательства.

А сейчас никакие даже не младостарцы, а просто молодые священники на приходах берутся рекомендовать пожилому человеку уходить с работы, или менять ее, или разводиться, или еще чего-нибудь. Например, недавно рукоположенный священник заявляет супружеской паре, которая прожила 30 лет в браке: «Вы живете в блуде». Это не только дерзновение, это преступление, и это оскорбление. Или когда молодой или немолодой священник говорит женщине: «Ты должна развестись, потому что он не хочет с тобой венчаться». Да кто ж право тебе дал расторгать браки?! По этому поводу есть заявление Священного Синода и выступления Святейшего Патриарха на каждом ежегодном собрании духовенства Москвы … И все равно такие случаи имеют место быть.

А если еще о «новом» духе говорить, то вот, например, изобилие новых акафистов, тоже начиная с 90-х годов, новых молитв каких-то неожиданных. Однажды, году, наверное, в 1996-м, приходит к нам прихожанка и говорит: «Что это такое ― “Молитва задержания”»? Насколько мне позволяет судить моя грамотность книжная, ничего этого раньше тоже не было.

— Вы считаете ― это плохо, такие новые молитвы?

— Не то что плохо, это недопустимо. Потому что новые молитвы должны быть приняты к употреблению Церковью, а не кем-то в частном порядке. Кроме того, это ― какая-то отсебятина. Конец XX столетия в России ― пора появления доморощенного богословия, этих доморощенных акафистов, совершенно маргинальных выдумок типа того же самого «конца мира», ИНН, штрих-кодов и всего прочего. И это вылилось в какое-то очень мрачное, дикое, мракобесное движение, в основании которого лежат чудовищные соображения, неграмотность с богословской точки зрения, невежественность с точки зрения научной.

― Это проблема только лишь нашего настоящего?

― Мне кажется, что когда вырастет несколько поколений людей, которые с детства в Церкви, которые прошли воскресную школу, маргинальный элемент в церковной жизни будет занимать очень небольшое место.

Если вы почитаете русскую литературу, то встретитесь с этим «элементом» в истории неоднократно, но прежде Церковь была достаточно здорова и мощна по своему объему, поэтому она могла не пугаться этого низового слоя, хотя и боролась с подобными явлениями. Это сейчас маргинальный слой по объему очень велик, и он о себе заявляет, он кричит, он пытается властвовать. Причем особенно печально то, что этим пользуются политики. Однако я думаю, что постепенно эта проблема сойдет на нет.

Вообще, мне представляется, что в настоящее время в толще народной религиозной жизни образовалось два крайних «лагеря»: реалистически-прагматический и вот этот самый маргинально-идеологический. Помимо них есть здоровое большинство, ищущее от пастырей молитвенного опыта и духовного научения. Мне лично ближе это большинство.

— Иногда говорят: «крепкий приход», или, наоборот, «слабый приход», или вообще: «нет прихода». А что это такое ― приход? И как правильно организовать приходскую жизнь?

— Приходская жизнь — это, прежде всего, сама жизнь, то есть рождения, проживание, взлеты и падения, возрождения и смерть. В каждом приходе это есть. Есть любовь, есть проблемы, есть трагедии, есть свадьбы и есть дети, есть смерть и поминовение. Но все это совершается именно в приходе, внутри богослужебной и общинной жизни. А в храме, где просто служатся требы, и где один другого не знает и другому не сопереживает, прихода нет.

«Организовать» приходскую жизнь в полном смысле этого слова нельзя. Она строится вокруг Чаши, то есть церковных Таинств, и, отчасти, вокруг личности священника. Эта жизнь ― естественный поток, образующийся из жизни составляющих приход людей.

Кроме того, прихожанам нужно общаться помимо литургии. Они, после того, как причастились, прочитали молитвы, хотят общаться. И это законно. У них должна быть для этого возможность ― попить вместе чаю, пойти куда-то, посидеть, поговорить, поехать в паломничество, и это не стоит особенных трудов настоятельских. Этому просто нужно дать некую форму, направление, и в разных храмах это по-разному благополучно решается.

Должен быть, конечно, определенный актив приходской, который хочет заниматься особыми делами: библиотека, богадельня, помощь нищим, убогим, сиротам и так далее, и для этого у прихожан достаточно любви. И здесь, опять же, не должен настоятель все организовывать сам. Он должен задать направление и поручить наиболее активным людям этим заниматься.

— Как сделать приход «устойчивым»?

— Настоятель и община ― вот сердце прихода. И они должны быть максимально постоянны. Тогда этот приход являет собой единое целое, у него есть лицо, этот приход известен как приход и он устойчив. В Москве сейчас немало таких общин, слава Богу. Есть приходы, в которых настоятель по 15-20 лет один и тот же, а есть такие, где и по 30. Их мало в процентном отношении, конечно, но есть. Жизнь в них уже налажена, течет в своем русле, и не нужно ее с нуля начинать.

— Что такое пастырь? В чем лично для Вас заключается смысл пастырского служения?

— Пастырь, прежде всего, совершитель Таин Божиих. Поэтому его первое призвание ― служение литургии. Во-вторых, он человек, имеющий духовный опты. Опыт ― категория личная. Опыт нельзя взять из книг, из рассказов, из традиции. Личностью можно только быть. И во все времена это было не просто, не просто и сейчас. Пастырь ― человек, идущий по духовному пути, и потому он падает, встает, делает ошибки, учится сам и потому может научить других.

Путь каждого пастыря, как и каждого человека вообще, индивидуален. Каким он станет, никто не знает: ни он сам, ни его духовный отец, никто. Пастыри могут быть очень разные. Один полностью «растворится» в своих прихожанах, и для него паства будет важнее, чем литургисание. Такое тоже возможно, хотя у меня такой образ вызывает, скорее, сожаление. А другой, наоборот, будет в большей степени служить и в меньшей степени заниматься пастырской деятельностью. Третий станет «социальным работником», больше уделяя внимание больницам, детям, неимущими. Четвертый, может быть, будет богословом.

То есть направлений пастырской деятельности чрезвычайно много, поэтому один пастырь воплотить в себе всего не может. Тут легко впасть в ошибку, и многие из нас прошли (и я в том числе) через это искушение: быть всем на приходе. Настоятель «должен быть всем»: должен литургисать, должен исповедовать, должен быть хозяйственником, старостой, учителем в воскресной школе и социальным лидером и так далее, и так далее. Типичный образ такого трудоголика, путь которого ― погибель. И, к сожалению, мы таких примеров преждевременных смертей знаем много. Тут, с одной стороны, гордыня, с другой ― неопытность, а с третьей стороны есть и превратное представление о должности священника.

Если посмотреть на священников дореволюционных, то они были гораздо скромнее. Как правило, сельский священник преподавал в школе, возможно, сам вел церковное хозяйство, но очень многое было доверено общине. Всякие попечительские советы, устройство школ, богаделен ― иногда священник принимал в этом участие, но чаще всего это брали на себя члены приходского совета.

— Как Вы считаете, насколько реально в условиях сегодняшней жизни на приходе духовное руководство?

— Духовное руководство ― не что-то сверхъестественное. Это может быть одна встреча человека со священником, а может ― вся жизнь, прожитая вместе.

Главное в духовном руководстве ― именно встреча двух личностей, каждая из которых в ходе этой встречи что-то получает и что-то отдает. А если священник во время встречи со своим духовным чадом не получает, но только отдает (или думает, что только отдает), то в конце концов для него это духовное руководство становится неприемлемым, и он от него бежит. И для пастыря, и для пасомого духовное руководство ― соприкосновение с иным опытом, с иным миром. Безусловно, предполагается, что духовник, духовный руководитель имеет больше опыта, чем духовное чадо. Но не всегда бывает так. Ко мне приходит на исповедь женщина, прожившая в Церкви 60 лет. Да она с детства там! И я выспрашиваю у нее: как жила, как это было, и я учусь. Это очень важно для духовника ― учиться у людей.

И еще, конечно, духовный отец ― это тот, кто сам живет духовной жизнью. Если он сам, так сказать, прозябает, если он сам не может решить своих проблем, то его духовничество будет либо малополезным, либо бесполезным, либо погибельным для кого-то. Такое тоже бывает.

— Какова мера ответственности духовника за его духовное чадо?

― Она настолько велика, что измерить ее нельзя ничем. Священник уже на суде только за то, что стал священником. Поэтому какая у него ответственность? Предельная.

— В молитве о духовном отце есть такие слова: «Господи, не осуди, не истяжи его ради греховной моей жизни». Значит ли это, что священник «берет на себя» грехи кающегося?

— Во-первых, сам чин покаяния не предполагает никакой передачи грехов от кающегося к священнику. Священник говорит во время молитвы: «Я только свидетель». То есть свидетель ― и все.

Во-вторых, грехи на Себя все взял Спаситель, и никто больше не может взять ничьих грехов на себя. Это онтологически невозможно. Грех ― это не вещь, не зараза, не вирус. Я часто слышу в простонародье: «Батюшка болеет, потому что он наши грехи берет на себя». Это не только неправда, это безграмотная чепуха.

— А как же понять «не осуди и не истяжи»?

— Это другое дело. Тут опять говорится об ответственности: священник отвечает за то, как живут его духовные чада. Недаром русская пословица гласит: «Каков поп, таков и приход». Но это ответственность не за поступок каждого человека (ведь у всех у нас есть свободная воля), а за пример и опыт, который духовные дети могут видеть в духовнике.

— Иногда приходится слышать: «Ведь это мне на исповеди сказали, во время Таинства». То есть человек воспринимает сказанное как нечто особенно важное, почти откровение. Каково Ваше мнение: на исповеди нет случайного? Или все зависит от веры человека?

— Конечно, бывает, когда интуитивно чувствуешь: что-то в этот момент открылось тебе в данном конкретном случае по поводу данного конкретного человека ― что сказать именно ему. И сам невольно удивляешься: откуда?

Но в какой форме это преподнести? Ведь можно сказать: «Подумайте, а не будет ли это… не пожалеете ли Вы… берете ли Вы на себя ответственность?». Сама модальность разговора важна. Не директивы, а разговор о «возможном». А выбирать, как поступить, ― всегда самому человеку.

Что же касается послушания… Например, одна женщина хочет поехать на некое сборище, где будут какие-то безумные, совершенно нецерковные деяния по поводу всенародного покаяния, как, например, в Тайнинском. И я говорю: «Нет, не ездите туда». Но и не ругаю за то, что она это послушание не выполнила.

Я вообще не беру на себя смелость выдавать какие-то повеления своим духовным ― если так можно сказать ― чадам. Я предоставляю решать во всех случаях им самим. Я могу лишь подсказать, каковы могут быть мотивы для их решения, подсказать, как их поступок будет выглядеть с той или другой стороны ― с канонической, с духовной, с нравственной. Могу попытаться вместе с ними увидеть последствия этого поступка, могу что-то посоветовать от своего опыта, если у меня есть таковой. Могу сказать: у святителя Игнатия ― так, у Феофана Затворника ― так. Одни отцы говорят то-то и то-то, другие говорят ― вот это. Вот, что я могу. А сказать: «Стой там ― иди сюда» — не могу. Не дерзаю.

Запрет в служении – один из видов прещения (покарания) для священнослужителей православной церкви, суть которого заключается во временном отстранении клириков от проведения таинств и служб.

Каким должен быть священник?

Критерии запрещения в служении зафиксированы в церковном законодательстве, окончательное решение, отстранять священника или нет, принимает епархиальный глава – епископ. Любое прещение связано с тем, что тот или иной служитель церкви не соответствует её требованиям и условиям. Основные требования к священнослужителю сформулировал апостол Павел.

В первую очередь, священнослужитель – это человек безупречной жизни. Тут имеется в виду человек авторитетный, добрый, понимающий, образцовый христианин, на которого пастве и нужно равняться.

Священник может быть только единожды женат, должен быть рассудительным, серьёзным, гостеприимным, способным учить. В любой ситуации он должен владеть собой, быть рачительным хозяином, хорошим отцом своим детям (если он не может справиться с домочадцами, то как он сможет управлять приходом?). Священнослужители не должны быть пьяницами, драчунами, задирами, падкими на деньги.

Священником может стать только тот, о чьих поступках и личностных качествах идёт добрая слава: и в Церкви, и вне её. Каждый претендент перед получением сана должен выдержать определенные испытания, и если он их не проходит, высшие иерархи не допустят его до служения. Часто священник избирается из своей общины – паства сама видит в нём лидера, наставника и старшего товарища.

Требования к компетентности пастыря достаточно высоки – помимо глубокой личной веры в Христа, он должен иметь соответствующее образование и широкие знания в истории Церкви и её традиций.

Блестящее знание вероучительных вопросов и законов Церкви, умение отличать истинные христианские позиции от ложных – вот то, чем должен обладать отец. Настоящий священник воспринимает свою паству как своих братьев в вере, он милосерден и сострадателен. А тот, кто губит души людей, обманывает их, должен быть запрещён в служении.

Причины запрещения в служении

Если священник нарушает требования Православной Церкви, не выполняет свои «должностные инструкции» в полной мере, епископ отстраняет его от служения. Чаще всего о неприемлемом поведении пастырей священноначалие оповещают прихожане.

Касается это и личной жизни священника – если имела место супружеская измена или поменялось его семейное положение. Священнику запрещено жениться повторно, разводиться и вступать в брак, если он был холост, принимая сан. Также запрещение в служении применяется как досудебная мера на время следствия. Например, если священник участвовал и/или находится под подозрением в совершении преступления: брал взятки, хулиганил, угрожал, избивал или даже убивал людей.

Если пастырь потерял веру или проповедует ложное учение (ересь), он не должен оставаться священником. Если священнослужитель хамит, угрожает прихожанам, любодействует – всё это весомый повод отстранения от служения. Низкий человек не может быть священником – он развращает свою паству и бросает тень на всю Церковь.

Часто запрещение в служении производится по дисциплинарным причинам, суть которых заключается в непослушании владыке епархии. Такие меры носят временный характер и не наносят авторитету батюшки сильный урон.

Запрещение в служении в католицизме

В отличие от православной, католическая церковь имеет свою специфику процедуры запрещения. Связано это с вероучительной доктриной, в которой утверждается, что священство полагается навечно. Священника в католицизме запрещают в служении навсегда, что можно сравнить с процедурой, которую в православии называют извержением из сана – это лишение священнослужителя степени священства (сана).

Вероучение римско-католической церкви утверждает, что таинство рукоположения, также как и крещение, имеет неизгладимый характер для посвященного в сан и лишить его статуса клирика нельзя, он уже является орудием Христа.

Недостойное поведение, аморальные поступки не лишают католического священника «Благодати Святого Духа», данного ему при посвящении. Ни епархиальное руководство, ни даже глава католической церкви не могут сделать такого священника мирянином. Запретить проводить священнодейства клирику священноначалие может, однако все таинства, которые он совершает, являются действительными.

В церковных документах последнего времени, например, в недавно принятом на Архиерейском совещании документе об участии верных в Евхаристии, какие-то вопросы оставлены «на усмотрение духовника». Кто такой духовник? Тот, у кого человек постоянно исповедуется или тот, кто осуществляет духовное руководство? До какой степени нужно слушаться духовника? Решать ли с духовником бытовые вопросы? Отвечает протоиерей Алексий Уминский, настоятель храма Живоначальной Троицы в Хохлах (Москва)

– Кажется, что в слово «духовник» разные люди вкладывают разные понятия. Кто же такой духовник на самом деле?

– Нет сформулированного канонического понятия, кто же является духовником. Поэтому, это слово многозначно и понимается разными людьми по-разному.

Кто-то понимает под словом «духовник» человека, который совершает таинство исповеди. То есть духовник – тот священник, у которого ты регулярно исповедуешься.

Другой человек может в понятие «духовник» вкладывать еще более серьезный смысл, такой, как, скажем, духовное руководство.

То есть человек не только регулярно исповедуется, но и находится в духовном послушании, идет по духовному пути, шаги которого он всегда обсуждает со священником. В этом смысле он этого священника считает своим духовным отцом.

Совсем недавно существовало такое понятие, как духовник православной школы, православной гимназии.

Сегодня изобретено новое выражение этого послушания – духовный попечитель – так называют священника, который регулирует духовные вопросы в учебном заведении.

Мы знаем, что духовники были у царской семьи, они назначались Священным синодом и именно у них исповедовались члены царской семьи.

Так что, повторяю, само по себе понятие «духовник» – многозначно. Скажем, у нас в Московской епархии есть несколько духовников, у которых положено исповедоваться духовенству во время Великого и Рождественского постов: например, протоиерей Георгий Бреев, протоиерей Николай Важнов.

При этом, у каждого священника может быть свой духовник – духовный отец, который осуществляет духовное руководство. А может такого и не быть.

– Насколько очевидна грань между духовником – священником, у которого исповедуешься, и духовником – духовным отцом?

– Священник не обязан быть духовным отцом. Но духовником он является постольку, поскольку имеет послушание, право принимать исповедь. Поэтому любой священник является духовником: он принимает исповедь.

Скажем, в Греческой Церкви не все священники принимают исповедь, то есть не все являются духовниками, а только те, у которых есть особое благословение архиерея. В основном, это монахи в монастырях. В Русской Церкви право принимать исповедь принадлежит каждому священнику – и опытному, и не опытному.

– Как быть, если молодой священник во время исповеди начинает поучать взрослого, даже пожилого прихожанина?

– Важно то, как он поучает. Потому что на самом деле это обязанность священника – поучать. Тут ничего не сделаешь.

Другое дело, чему он поучает, каким образом и с какой интонацией. Если священник, хоть и молодой, но начитанный хорошо знает святоотеческую литературу, он способен привести в пример некое поучение Святых Отцов, пример из жития святого, пример из Церковного предания, который может оказаться полезным прихожанину в его духовной жизни, в его борьбе с грехом.

Если священник начинает поучать от себя лично, от своего личного мнения, то его духовная и житейская неопытность очень часто могут принести вред, что и бывает очень часто.

– Как реагировать прихожанину в этом случае?

– Здесь не может быть универсальных советов. Помню себя в молодом возрасте, помню, как говорил какие-то нелепости людям, которые были гораздо старше меня, потому что просто не понимал, как они живут, в каких условиях.

И если бы какой-нибудь более опытный прихожанин поставил меня на место, я бы, наверное, на него сильно обиделся, потому как считал, что мой духовный сан покрывает всю мою личную глупость.

Но, думаю, что со священником можно и не согласиться, в каких-то очень индивидуальных случаях.

Здесь, как я уже сказал, нет конкретного ответа. Когда я был молодым священником, мне казалось, что знаю все. Теперь часто в ответ на вопрошания человека, который спрашивает меня во время исповеди: «А тут, батюшка, как правильно поступить?» – я говорю: «Не знаю».

Более того, мне кажется, что пока священника особо не спрашивают, он тоже не должен как-то специально, навязчиво давать свои советы.

Хотя бывают случаи, когда священник обязан подсказать нечто важное, конкретное. Вообще, область духовничества, область исповеди – таинственна. Она не может быть совсем регламентированной. То есть она, конечно, регламентируется в самих требниках, там есть специальные отделы, где священнику предлагается задать определенного рода вопросы исповедующемуся.

Но, если посмотреть на эти вопросы в контексте современности, то станет ясно, что они не совсем в него вписываются.

За последние лет двадцать мы столкнулись с очень большой проблемой, которая называется младостарчество. По этому поводу было много всего сказано, в том числе и покойным Святейшим Патриархом Алексием, опытными священниками.

К сожалению, так и не было принято решение не доверять право исповеди только что рукоположенному священнику. Хотя в ситуации, когда священников не хватает, а людей, приходящих в храм, много, так поступать было невозможно.

Сейчас ситуация поменялась. Более того, в говорится, что духовник может регулировать частоту исповеди у своих прихожан, которых он хорошо знает, знает их духовную жизнь. Это значит, что в таких приходах можно доверять исповедь опытному священнику. А у молодого священника, только рукоположенного, появляется возможность учиться у старших священников…

Мне кажется, сам момент навыка исповеди, душепопечения не преподается в семинариях должным образом. Опытные духовники могут рассказать о тех моментах, с которыми сталкивается священник на практике, и которые просто неизвестны молодому человеку, только принявшему сан. Когда он оказывается перед лицом серьезной исповеди, может растеряться. Кого-то исповедь может просто сильно шокировать, он не поймет, как реагировать.

Например, к молодому священнику в крупном провинциальном индустриальном городе приходит на свою первую исповедь женщина лет 55. И исповедует она ему всю свою жизнь, тяжелую жизнь русской женщины, с пьющим мужем, со всеми сложностями и трагедиями и говорит о количестве абортов, которых может быть больше десяти.

Священник не всегда сумеет на это правильно прореагировать: он сложит в своем уме эти 10 абортов. Каждый, как убийство, отлучает человека на 20 лет от причастия. Так что, получается, пожизненное отлучение.

В общем, формально священник поступит правильно, потому как канон предполагает такое наказание. Но, очевидно, что сегодня так невозможно действовать, потому что жизнь людей совершенно иная и нужно знать, о чем идет речь.

А молодой священник может не понимать, что эта женщина нуждается не в отлучении, а, наоборот, в поддержке. Если она пришла с покаянием, нужно помочь ей дальше идти ко Христу.

Таких нюансов – множество. Священник может сталкиваться с психически больными людьми. Причем психическая болезнь не сразу становится священнику понятной, потому, что она очень ловко мимикрирует под религиозное поведение. Неопытный священник может этого совершенно не понимать и всерьез относиться к человеку, думая, что он живет духовной жизнью, а это, возможно, одна из форм шизофрении…

Или, например, вот еще такой, к сожалению, совершенно хрестоматийный случай. Приходят к молодому священнику родители, у которых умирает или умер маленький ребенок. Они задают вопрос: «За что дети страдают?!» Священник может безапелляционно ответить: «За ваши грехи».

А они не могут понять, потому что в их жизни нет никаких серьезных грехов, как им кажется, за которые несчастный, невинный ребенок должен нести такое ужасное наказание, такие страшные муки, боли на глазах родителей. Они готовы себе руки, ноги отрезать, только чтобы ребенок был избавлен от страданий.

И больше, после услышанного, родители в такого Бога верить не хотят. А священник не знает, что так невозможно разговаривать с людьми, которые переживают горе, находятся в периоде острого страдания.

В конечном итоге, священник через какое-то время чему-то научится. Так бывает чаще всего. Но нельзя, чтобы у священника, как у хирурга, было свое кладбище, нельзя учить священника исповедовать на уровне живых людей, которые получают от него в начале огромное количество опасных, неправильных, жестких, жестоких поучений.

Лет через десять священник вразумляется, понимает свои ошибки и начинает быть хорошим духовником. Мы все прошли через это.

Но, мне кажется, нужно уже что-то делать с этим. Каким-то образом вводить технику безопасности. Стоит серьезно обсуждать вопрос, всем ли становиться сразу духовниками или все-таки священнику стоит послужить, посмотреть на людей, пообщаться с ними, быть просто сначала катехизатором и постепенно входить в таинство исповеди через собеседование и общение с опытными священниками.

Тем более мы видим опыт Греческой Церкви, где опытные духовники, монахи, действительно знают, что такое исповедь. Они получают на это благословение. К ним в монастыри приезжают огромное количество людей с тем, чтобы по-настоящему, всерьез получить духовную пользу от исповеди, а не просто использовать исповедь как пропуск к причастию.

Послушание и безответственность

– Духовник как духовный отец должен быть у каждого православного?

– Что касается духовного руководства, у нас нет никаких канонических правил о том, что каждый православный человек должен иметь в своей жизни духовного наставника, руководителя, у которого он будет в послушании. Такое духовное наставничество важно людям, действительно сугубо серьезно относящимся к своему духовному пути, к своей духовной жизни, уже имеющим духовный опыт.

Наша Церковь обладает всей полнотой для спасения. В Церкви есть таинства, есть Священное Писание, Священное Предание, традиции, возможность человеку научиться духовному пути в самой Церкви, не прибегая для этого к особенным способам.

Духовничество как таковое, о котором идет речь, выходит из среды монашества. Поступающий в монастырь принимает на себя обет послушания, который предполагает отсечение своей воли перед волей духовного наставника, исповедование ему помыслов и, тем самым, серьезное, сугубо духовное руководство в определенных, специально для этого созданных, условиях.

А жизнь мирянина в больших и маленьких городах не предполагает специальных условий, в которых человек мог бы быть в послушании.

То есть человек может быть очень высокой духовной жизни, подвижником, но передать это правильно, адекватно ученику, понимая его духовное состояние, духовный опыт, может совсем не каждый. Поэтому не у каждого святого в личном общении можно чему-то научиться, не у каждого подвижника, не у каждого старца.

Хочется подчеркнуть, что люди, ищущие духовного пути, обращаются к своим духовным отцам именно за духовным опытом, за правильным пониманием тех обстоятельств жизни, в которых они находятся, чтобы познать волю Божию.

Но волю Божию познать именно в правильном направлении. Не в смысле познать волю Божию в том, чтобы, скажем, разменивать квартиру или не разменивать, переезжать на пмж или оставаться, поступать в такой институт или не поступать, покупать машину или не покупать: речь идет о пути ко спасению.

Потому что у нас, к сожалению, вопрошание человека о чем-то, в основном касается вот этих бытовых вещей, которые ко спасению могут не иметь вообще никакого отношения.

– Нередко люди ищут духовного отца, чтобы снять себя ответственность…

– Да, к сожалению, люди склонны искать или назначать себе духовного отца, чтобы свалить с себя ответственность за жизнь на кого-то другого. Поэтому им так проще: «Я ни за что не отвечаю, а как батюшка скажет, так и будет. Скажет и все, разведусь. Или, наоборот, не разведусь».

Очень часто человеку просто страшно жить, страшно принимать решения, страшно ошибаться: у него недоверие к Богу. Поэтому он за послушание выдает свою безответственность, свою трусость жить и вкладывает это в красивые рамки якобы духовной жизни. Не думаю, что здесь очень много духовности.

– Но ведь человек в любом случае вверяет духовному отцу свою жизнь?

– Это довольно сложный момент. Например, кто-то захочет мне вверить свою жизнь, а я не хочу ничью жизнь полностью взять в свои руки. Люди, которые вверяют кому-то духовную жизнь, должны быть уверены в том, что тот, кому они вверяют, готов ее взять.

Готовность принятия на себя другой жизни заключается в очень глубоком знании и понимании друг друга, в очень глубоком духовном проникновении, в единомыслии. Должно быть внутреннее духовное родство, когда человек решается взять другую жизнь на себя, а другой решается эту духовную жизнь ему вручить. Это моменты очень сложные, и я бы сказал, в каком-то смысле уникальные.

Когда люди, которых я в течение многих, многих лет знаю как своих прихожан, которые у меня регулярно исповедуются, в большей степени или в меньшей степени вверяются мне, и я их принимаю, всё равно оставляю свободу за самим человеком, в том числе оставаясь свободен сам. Потому что я не застрахован от ошибок, как человек грешный, могу дать неправильный совет.

То есть я оставляю любому человеку возможность слушать меня или, наоборот, не слушать. Мой любой совет не имеет категорического разрешения.

Когда же человек настолько доверяет другому свою жизнь, а тот в любви и слышании Бога её берёт, то даже когда духовник ошибается (и святой человек может ошибиться), то за любовь и за послушание принимает без роптаний даже ошибку своего духовника. И она может через эту милость и любовь не принести человеку духовного вреда.

Но в данном случае, когда мы говорим о духовничестве в миру, когда белый священник становится кому-то духовным отцом, стоит вопрос личной свободы и личной ответственности. Священник не может быть категоричным настолько, чтоб сказать: только так и никак по-другому. Он может дать совет, а человек может принять, а может не принять. Тут всё зависит от степени взаимопроникновения, духовного родства.

Ослушаться духовника…

– Бывает, когда монашествующие духовные отцы дают (или не дают) благословение на какие-то важные вещи – принять монашество, жениться, это оказывается душевно полезным для человека. Но, с другой стороны, могут быть сломанные судьбы. Как здесь разобраться?

– Бывают сломанные судьбы. Бывают ошибки. Потому что «женись – не женись», – это вопрос во многом человеческого разума, человеческой трезвенности. Ведь если человек во что бы то ни стало хочет жениться или выйти замуж, он все равно это сделает, но это не значит, что его выбор будет правильный. У кого бы он ни брал благословение.

Здесь вновь вопрос, на который нет однозначных ответов. Бывает так, бывает еще и иначе.

Приехали два незнакомых молодых человека к незнакомому монаху, и он им дал благословение – это один случай. Приехали к своему духовнику, архимандриту какому-нибудь, старцу в монастырь очень хорошо знакомые ему люди, которые в течение многих лет приезжают к нему – другой.

– Если человек не согласен с советом духовного отца, опасно – ослушаться? Действительно: ослушаться духовника – ослушаться Бога?

– В каких-то случаях, если имеется в виду послушание старцу в монастыре как обет, данный при постриге – это одно. Если идет речь о том, что человек пришел на исповедь к какому-то молодому священнику, и тот ему сказал: «Ты должен делать так», – а тот не послушался, то это совсем другое.

– Если священник очень пытается проникнуть в жизнь человека, спрашивая то, что ты не готов обсуждать, как здесь быть?

– Если это священник, которого вы не знаете и случайно попали к нему на исповедь, вы совершенно спокойно можете сказать: «Батюшка, я этот вопрос обсуждать с вами не хочу, извините, это не вопрос моей исповеди. Я хочу вам рассказать о своих грехах, грехи у меня такие. Все. А что я, кто я, где работаю, сколько у меня зарплата, это, простите меня, к исповеди никакого отношения не имеет».

Если речь о духовнике, здесь важно, насколько сам человек считает нужным для себя, чтобы духовник знал какие-то обстоятельства его жизни. Вот, например, у человека семейная проблема. Он приходит посоветоваться: «Батюшка, посоветуйте, я не знаю, как мне поступать». Это может быть и незнакомый человек или малознакомый человек, которого присылают мои прихожане, потому что ему не с кем посоветоваться.

Соответственно, я начинаю беседу: «Расскажите об обстоятельствах вашей жизни, кто вы, а сколько вам лет?» Мне нужно хотя бы приблизительно увидеть атмосферу, выяснить обстановку. Если человек не хочет об этом рассказывать – и не надо.

Это всё примерно так, как человек приходит к врачу и должен рассказать, где у него что болит, как он питается, что ест, как спит и так далее. Вплоть до того, какого цвета у него моча, если это нужно.

Так и священник спрашивает, если он действительно всерьез должен помочь решить какую-то проблему, и сам человек этого хочет и просит, и за этим к нему обращается. Так что пришедший с вопросом в каком-то смысле должен проявить инициативу, рассказать о себе.

– Многие мечтают, чтобы найти настоящего духовного отца – прозорливого старца…

– В духовной жизни мечтать очень вредно. Катастрофически вредно. Потому что очень много людей, к сожалению, начитавшись разных книг о «духовном», начинают мечтать и всю свою жизнь пытаются выстраивать по каким-то иллюзорным своим представлениям. Это очень плохо. Духовная жизнь – это реальность.

– Если духовник сам говорит о решении каких-то бытовых вопросов, например, делать детям прививки или нет…

– Это не дело священника – заниматься прививками. Если человек сам приходит с таким вопросом, мне кажется, правильнее ответить: «Решайте сами».

Так же ответить и на вопросы из серии, у кого лучше лечиться: у гомеопата или у аллопата. Кто-то хочет лечиться у гомеопата – ну, лечись. Кто-то хочет лечиться у аллопата, – пожалуйста. Кто-то пьет эти самые шарики, кто-то пьет антибиотики. Это не имеет никакого отношения к духовной жизни.

Ко мне могут обратиться люди: «Батюшка, делать мне операцию или не делать?» А я откуда знаю? Я что – врач? У меня глаза – рентген? И мне страшно, когда кто-то из священников считает, что он может что-то по этому поводу знать. Мне страшно и за священника такого, и за человека, который с этим обратился к священнику.

Еще могу понять, когда спрашивают у духоносного старца уровня отца Иоанна Крестьянкина, который может что-то действительно знать от Бога, чего не известно другому. Я – обычный священник, обычный человек, не знаю, у меня никаких специальных духовных даров нет.

В конце концов, у человека есть страшная ответственность принимать решения самому.

– Как понять: хороший духовник или он просто властвует, и это идет во вред?

– Это понимается по состоянию человека. Если человек живет радостно, у него видны небольшие плоды духовной жизни, нет уныния, если он чувствует полноту в сердце, значит – это правильное духовное руководство.

От духовного руководства у человека не должно быть уныния. Если человек после духовника находится в постоянном унынии, в самоедстве, в каком-то подчинении, значит это что-то не то. Все познается по плодам.

– Нужно ли искать духовника, у которого будешь исповедоваться постоянно?

– Если человек ходит в один и тот же приход и является членом общины, в этой общине он причащается, а не просто бегает по разным храмам, потому что Евхаристия – это церковное общинное дело, и он находится, в том числе, вместе со священником, который совершает эту Евхаристию, который проповедует, который настраивает приход на правильный духовный лад.

Ведь духовничество может священником выражаться не только в постоянном давании советов на исповеди. Духовное руководство приходом осуществляется священником через проповедь, через молитву, через служение, через организацию приходской жизни как общего служения.

В этом духовном руководстве люди видят, как священник молится, как служит, как относится к своим прихожанам, как проводит беседы, как готовит людей к причастию, как готовит людей к таинствам: к венчанию, крещению и так далее. Это все комплекс духовного руководства. Не такой индивидуальный, как мы ищем, а вот такой приходско-общинный.

И вот этого духовного руководства очень не хватает. Живого слова проповеди, правильной интонации, открытого служения, разумного понимания того, что люди ждут от самой Церкви. Потому что сама Церковь имеет полноту даров Божьих.

– Может ли быть духовник заочный, без регулярного общения?

– Может. Скажем, в смысле духовного руководства для меня огромную роль сыграл митрополит Антоний Сурожский. Я был с ним лично не знаком. Я знаю о нем, его по его проповедям и книгам.

Ответы на очень многие вопросы, которые меня волновали, я находил у владыки Антония в его проповедях, в его словах, в его беседах.

– Если обобщить, каков процент свободы и послушания в духовном руководстве? Где остается личная воля, а где человек покоряется воле духовника?

– В данном случае сам духовник может сказать правильные и определенные вещи. Где-то на чем-то может настоять, если это действительно очевидно и правильно, и он знает это доподлинно по своему опыту. А что-то может дать просто как совет, и уже люди сами решают.

Например, ко мне может подойти прихожанка, которую я знаю давно: «Вот, батюшка, я нашла, наконец, избранника жизни и мы хотим пожениться». Смотрю я, с точки зрения уже пожившего человека и что-то понимающего, – так себе избранничек, стоило бы попристальней к нему приглядеться, а не так – в омут с головой, сразу. Говорю: «Знаешь что, может быть не стоит торопиться?»

Бывает, в ответ слышу: «Ах, нет, батюшка, вы не понимаете, у нас так все здорово». «Ну, – говорю, – раз я не понимаю, тогда делайте так, как вы хотите». Но венчать отказываюсь, поскольку не считаю вправе брать на себя ответственность там, где у меня сомнения. Если у вас другое мнение, и вы уверены в своих чувствах, пожалуйста, делайте так как нужно, но без меня.

Вообще, в духовном руководстве священник не берет ответственность за поступки другого человека. Он помогает человеку. Он может им руководить, давать пример, направлять.

Это не значит, что он принимает ответственность за жизнь человека, который хочет с себя ее сложить. Иначе это уже не духовное руководство. И даже монашеское послушание – это не есть перекладывание ответственности и жизнь в безответственности. Послушание – это не безответственность.

Поделиться:

5,00 / 3

• Как собрать и высушить листья смородины для чая?
• К чему снится длинная дорога
• Обеспечение потребностей в ERP 1с торговля формирование заказов по потребностям
• Кто контролирует негосударственные пенсионные фонды