Неоднозначность концепции "мягкой силы" затрудняет ее операционализацию и измерение эффектов. Тем не менее, существуют подходы к практической оценке действия "мягкой силы".

Количество исследований, которые изучают методы, используемые для оценки "мягкой силы" и ее теоретические основы, остается малым, по сравнению с количеством статей, в которых обсуждаются политические цели или "выходы" использования "мягкой силы".

В теории и практике существует несколько основных подходов для анализа действия "мягкой силы". Они отличаются в силу различной концептуализации "влияния", а также типов данных, которые могут использоваться при определенном подходе.

При подходе "модель выходов" (outputs models) оценка влияния "мягкой силы" в большой степени опирается на методы оценки, почерпнутые из области PR. Тем не менее, и здесь нет единого мнения о том, как наилучшим образом операционализировать и измерять влияние. Методы данного подхода включают опросы, фокус-группы, глубинные интервью, контент-анализ СМИ, численность персонала на мероприятиях, включенное наблюдение. После сбора данных исследователь осуществляет анализ содержания, посредством кодирования отдельных видов информации в целях количественного анализа. Проблема заключается в том, что данный подход, как правило, выявляет и измеряет саму деятельность, а не ее результаты. Сторонники подхода допускают, что измерение процессов и "выходов" этой деятельности может обеспечить действительное доказательство производительности акторов - субъектов "мягкой силы".

Влияние существует, если признается тот факт, что организация по производству "мягкой силы" и ее распространению, безусловно, лучше, чем организации, которая вообще не производит ее.

В качестве доказательств действия "мягкой силы", Джеймс Паммента Pamment J. Articulating influence: Toward a research agenda for interpreting the evaluation of soft power, public diplomacy and nation brands // Public Relations Review. 2013. №40 (1). P. 94-109. предлагает принимать количество иностранцев, посетивших культурное мероприятие, проводимое страной-организатором. Например, в Англии на протяжении четырех лет проходил проект "Культурная Олимпиада", который привлек 5000 художников, участвующих в мероприятиях проекта, что показывает уровень вовлеченности иностранцев как доказательство мягкой силы. Принимая основные допущения подхода, в работе мы также рассматриваем проекты и мероприятия, проводимые в области "высшего образования", и количество участников.

Эффективность инструментов "мягкой силы" измеряется в соотношении с заявленными целями. Поэтому, во-первых, необходимо проанализировать цели, которые должны быть измеряемыми и достижимыми, и результаты. Во-вторых, необходимо оценить деятельность и процессы кампании, такие как распределение ресурсов, произведенные результаты, количество и состав участников, подвергшихся воздействию кампании. Третий этап заключается в комплексном анализе результатов, которые относятся к идентифицируемым изменениям в политической среде, или в поведении участников. Изменения в среде могут быть проанализированы, например, с помощью ивент-анализа дипломатических, деловых и культурных связей. Изменения участников могут выявить опросы, интервью, а также объемы и направления туристического потока и потока студентов.

Следующий возможный подход - это оценка результатов деятельности организаций (outcome models) Там жe. , который также имеет такие названия, как карты результативности, логические модели, диаграммы средств и целей, стратегические карты. Целью анализа эффективности при данном подходе является не оценка всех возможных результатов от трансляции "мягкой силы", а только тех, которые относятся к целям определенной организации, использующей мягкую силу.

Отличие от первого подхода в том, что здесь проводится измерение эффективности организации в производстве "мягкой силы" для достижения поставленных целей, а не эффективности "мягкой силы" как таковой. Поэтому, при использовании этого подхода, мы можем рассматривать определенных акторов, задействованных в использовании высшего образования с целью применения "мягкой силы", а именно, их программы, стратегии, результаты, новые возможности и препятствия их деятельности.

Недостатком данного подхода является то, что он недооценивает влияние вспомогательных средств влияния, таких как радиовещание, социальные сети, личностные характеристики объектов "мягкой силы", например, русские корни или личные знакомства, деятельность "мелких" акторов за рубежом, таких как частные предприниматели, использующие российскую символику, продукцию для ведения бизнеса. Кроме того, исследователи склонны игнорировать негативное влияние "мягкой силы", связанное с ее назойливостью или пропагандистским стилем. Теория влияния, на которой основан этот подход, подчеркивает важность конкретных изменений, которые происходят в области политики. Неявным и проблематичным остается то, что "мягкая сила" является лишь одним из способов среди многих для достижения политических целей, поэтому факторы изменений сложно идентифицировать.

Однако объективная оценка данных становится источником "жизненной силы" организации, которой необходимо оправдать свой бюджет, работу организационных структур, методы работы, и даже продолжение существования этой организации. Таким образом, данный подход концентрирует внимание исключительно на достижении организационных целей. Эти результаты обычно предоставляются лишь центральному правительству, и не всегда объективно.

Подход "модели восприятия" - другой альтернативный метод, который предполагает сбор данных о настроениях и мнениях иностранных граждан, с целью понять, влияет ли "мягкая сила" на то, как люди думают. Основной задачей является не оценка конкретных социальных изменений или способности организации в достижении результатов, а оценка знаний и ценностей людей, которые могут стимулировать эти изменения. Однако здесь существует проблема в том, что наиболее известные и обширные опросы общественного мнения, носят слишком общий характер, и не позволяют анализировать конкретные эффекты инструментов "мягкой силы". Поэтому они, скорее, будут полезны для изучения контекста действия мягкой силы, а не для оценки ее результатов.

По мнению Джеймса Паммента, индекс национальных брендов является наилучшим примером опроса с учетом современных дискуссий о мягкой силе. Хотя данный индекс измеряет репутацию 50 стран в таких секторах, как туризм, культура и управление, он не учитывает, как и все остальные рейтинги, каузальной связи между организационными целями и результатами. Индексы могут помочь нам лишь выделить основные ценности, нормы и стереотипы, которые, предположительно, могут содействовать или препятствовать желаемым результатам. При этом, по-прежнему остается неочевидным, какие факторы, помимо "мягкой силы", могли оказать влияние на восприятие страны, а также какие именно компоненты "мягкой силы" являются наиболее весомыми и эффективными.

Сетевой подход - еще одна альтернатива в анализе действия "мягкой силы". Традиционная дипломатия включает в себя тщательное взращивание отношений с другими странами, в том числе стратегии включения единомышленников в политические сети или видных деятелей гражданского общества, которые также включаются в сети взаимоотношений. В рамках данного подхода необходимо определить ключевых влиятельных игроков, "агентов изменений", то есть лиц, которые, как правило, занимают лидирующие позиции в соответствующей социальной сфере, имеют доступ к большому количеству "узлов" или сами являются ими в социальной сети. Эти акторы распространяют основные сообщения от своего имени, которые могут помочь изменить общественное мнение. Оценка сетевых отношений является сравнительно новым направлением и концентрируется на восприятии отношений через прикладные исследования, интервью, фокус-группы. Для измерения прочности сетей, используются такие понятия как доверие, удовлетворённость, взаимный контроль, целеустремленность.

Например, во Франции, в процессе ежегодной правительственной оценки измеряется степень, в которой французский язык используется в многосторонних форумах, например, по числу французских участвующих экспертов, количеству руководящих должностей, занимаемых французами. Предполагается, что участие французских политиков, занимающих руководящие должности, а также использование французского языка является показателем степени присутствия власти и влияния французской нации. Таким образом, ресурсом мягкой силы здесь выступают ключевые позиции в сетях отношений и разумное управление этими отношениями. В случае с высшим образованием, такими "узлами" могут являться ректоры партнерских вузов, преподаватели, читающие курсы в вузах за рубежом, а также отдельные научные деятели, студенты.

Однако отношения могут быть измерены и за пределами восприятий, например, через идентифицируемые связи, обмены и взаимодействия. В работе мы используем метод сетевого анализа студенческой мобильности для выявления наиболее влиятельных "узлов" - стран в сети международного высшего образования.

В целом, различные подходы к анализу действия "мягкой силы" могут выявить различные ее проявления. Поэтому от поставленных нами задач зависит и подход к анализу действия "мягкой силы" или ее отдельных компонентов.

По мнению П. Паршина, существует множество разногласий по вопросам измерения "мягкой силы" и определяющих ее факторов, способов ее обретения. Тем не менее, попытки измерения "мягкой силы" предпринимались.

Например, исследование Грегори Тревертона и Сета Джонса Treverton G. F., Jones S. G. Measuring National Power // RAND Corporation conference proceedings series. RAND Corporation, 2005. P. 1-35., проведенное в 2005 году, в котором были разработаны подходы к измерению силы страны (nation power), одной из составляющих которой стала и "мягкая сила". Авторы демонстрируют различные индикаторы "мягкой силы", например, технологические инновации, поддержка других стран в виде помощи в образовании, распространения языка, популярность и распространенность национального искусства, фильмов, литературы, потоки туристов, мигрантов, телефонные и интернет-коммуникации, количество иностранных студентов. Однако это лишь возможные варианты операционализации понятия "мягкая сила", которые не были апробированы исследователями, поэтому нельзя воспринимать эти индикаторы, как работающие и отражающие полную картину действия "мягкой силы". Кроме того, авторы закономерно обращают внимание на то, насколько популярность лидера страны влияет на действие "мягкой силы". В этом они видят проблему объективной оценки.

Существуют и другие прикладные исследования "мягкой силы", которые заключается в построении становых рейтингов. Например, индекс национальных брендов - NBI, разработанный С. Анхолтом в 2005 году, который строится на основе опроса респондентов из 50 стран. Как было упомянуто ранее, рейтинги могут использоваться для оценки общей ситуации в области "мягкой силы", выявлять тенденции. Но для более объективного анализа следует учитывать контекст, анализировать более глубокие особенности каждой страны.

Эпистемологические допущения к концепции мягкой силы

Определение власти исключительно как возможности заставить людей изменить поведение посредством силы или угроз является ограниченным, так как существует и другая сторона власти - гибкая, а "воздействие привлекательностью" на другие страны или людей часто позволяет достичь того, чего вы хотите". Най Дж. С. Гибкая власть: как добиться успеха в мировой политике. Новосибирск: ФСПИ «Тренды», 2006. С. 141-149. Однако важно осознавать и специфицировать условия, в которых "привлекательность" с наибольшей вероятностью позволит достичь желаемых целей, а в каких условиях она не будет работать эффективно или вообще не будет иметь никакого значения. Тем не менее, как уже отмечалось нами выше, действие мягкой силы трудно оценить в силу следующих факторов - допущений , которые следует иметь ввиду:

• 1. Одной из проблем использования мягкой силы властью является сложно поддающийся контролю феномен "привлекательности". Задача власти здесь состоит в том, чтобы направлять силу и мощь "мягкой силы", продуцируемой народом, в нужное ей русло. "Сам факт, что именно гражданское общество выступает источником большей части мягкой силы, не опровергает существования силы как таковой". Там же. С. 141-149. В частности, университеты создают свою собственную "мягкую силу", которая может противоречить или соответствовать целям государства. Но и здесь существует ряд инструментов со стороны государства, которые способствуют или препятствуют деятельности тех или иных организаций и институтов. В случае России, цели государственных университетов и государства совпадают.
• 2. Мягкая сила скорее будет иметь эффект в странах с подобной культурой и ценностями. Это зависит также от языковых сходств и сложности уровня изучения иностранного языка, например, в целях получения образования в другой стране. Для того, чтобы преодолеть эти ограничения, необходима постепенная адаптация, подготовка к новой культурной и языковой среде. Для этого организовываются принимающей подготовительные и языковые курсы (например, в НИУ ВШЭ, Россотрудничестве).
• 3. Действие мягкой силы "рассеивается" на множество лиц, которые, к тому же, не всегда проявляют изменения в отношении к стране. "Привлечение" продуцирует скорее общее воздействие, чем специфическое. Эти воздействия трудно наблюдать и контролировать.
• 4. Как следствие из предыдущего пункта, мягкая сила редко может быть применима и идентифицируема в достижении конкретных целей. Она служит для приближения к более общим целям, которые стоят перед той или иной страной.
• 5. Помимо факторов мягкой силы, могут действовать другие факторы, побуждающие индивидов изменять свое восприятие, поведенческие реакции. Например, применение, так называемой, жесткой силы, военно-силовых методов, которые могут усилить или "перебить" эффект мягкой силы.
• 6. Эффективность институтов "мягкой силы" (в том числе, высшего образования) может быть оценена в долгосрочной перспективе, так как процесс обучения, восприятия ценностей и культуры, а также распространения накопленного знания среди людей в другой стране требует длительного времени и терпения со стороны реализаторов и идеологов "мягкой силы".
• 7. Наконец, не стоит забывать об ограниченности и несовершенстве данных, используемых для мониторинга деятельности институтов, нацеленных на применение "мягкой силы".

Выводы по главе

• 1. Конкретное понимание способов применения "несиловых" методов и структур в современных международных отношениях является крайне необходимым, однако, как в концептуализации понятия, так и в прогнозировании эффектов "мягкой силы" в среде теоретиков и практиков наблюдаются разногласия;
• 2. Агрессивная пропаганда национальных ценностей, некорректное и неосознанное использование инструментов мягкой силы могут подорвать международное влияние страны и "перебить" позитивные эффекты "мягкой силы";
• 3. Субъектами "мягкой силы" могут быть не только государственные органы, но и некоммерческие организации, общественные фонды, и отдельные личности;
• 4. Инструменты "мягкой силы" должны продуцировать ценности, блага, как для граждан страны, так и для иностранцев, которых они призваны привлекать, побуждать к положительным действиям в отношении конкретной страны и ее жителей;
• 5. "Мягкая сила" может пониматься как это набор инструментов, с помощью которых многоканально транслируются нематериальные ценности определенного государства на частных или публичных акторов другого государства для достижения политических целей без использования военно-силовых методов

Статья авторитетного американского политолога Джозефа Ная о необходимости перенесения акцентов в мировой политике с языка «жесткой» силы на «мягкую». Многие выводы автора диссонируют с привычной риторикой и основаны на глубоком анализе функционирования системы международных отношений. Ценность его рассуждений особенно велика в наши дни, когда интеллектуальные горизонты политиков стремительно сужаются до пределов порочного круга, задаваемого логикой антитеррористической истерии. Работы Дж. Ная и его единомышленников поддерживают веру в то, что современное черно-белое видение мира неизбежно уступит место более адекватной красочной картине.

Джозеф Най-младший - руководитель Школы государственного управления им. Дж.Ф. Кеннеди, профессор Гарвардского университета. Член американской Академии искусств и наук. Помощник заместителя госсекретаря США по вопросам поддержки безопасности, науки и технологии (1977-1979 гг.), заместитель министра обороны по вопросам международной безопасности в администрации Билла Клинтона (1994-1995 гг.).

Временный всплеск симпатий к Америке имел место после террористических актов 11 сентября 2001 года, но поведение Соединенных Штатов в войне с Ираком быстро свело на нет этот ресурс. Ведь и до 11 сентября действия администрации стали характеризовать как односторонние, вслед за политическим обозревателем Чарльзом Краутхаммером называя новый политический курс унилатерализмом.

Сторонники «новой односторонности» настаивали на активном преследовании американских интересов и распространении американских ценностей. Они критиковали нежелание Б. Клинтона воспользоваться уникальным политическим положением Америки. С их точки зрения, американские устремления повсеместно несут добро, американская гегемония — это благо, и на этом все споры должны закончиться. Тот факт, что Америка являет собой развитую демократию, сам по себе якобы достаточен для легитимизации ее целей.

Но европейцам все виделось иначе, и унилатерализм был воспринят в Европе негативно. Привлекательность Америки в глазах европейцев потускнела в последние несколько лет, и это, как показывают опросы, во многом связано с изменениями во внешней политике США:

— недавний опрос центра Пью установил, что большинство населения Великобритании, Германии и Франции высказывается за большую независимость от США в вопросах дипломатии и безопасности, чем прежде;

— осенью прошлого года большинство европейцев считали Соединенные Штаты источником угрозы миру, сравнимым с Северной Кореей или Ираном;

— наконец, яркая перемена по сравнению со временами «холодной войны»: явное большинство европейцев рассматривает сейчас односторонность американских подходов как серьезную внешнюю угрозу своему континенту на ближайшие десять лет.

Вывод ясен: попытки поднять унилатерализм от эпизодической тактики до полномасштабной стратегии дорогого стоили «мягкому» американскому влиянию на внешний мир.

Мягкая» сила

«Мягкая» сила — это способность добиваться желаемого на основе добровольного участия союзников, а не с помощью принуждения или подачек. Американской истории известны выдающиеся примеры такого рода: это «четыре свободы для Европы» Франклина Рузвельта в конце Второй мировой войны; молодежь за «железным занавесом», слушающая американскую музыку и новости по радио «Свободная Европа» и «Голос Америки» во время «холодной войны»; китайские студенты, сооружающие модель статуи Свободы на площади Тяньаньмэнь во время массовых протестов; освобожденные в 2001 году афганцы, немедленно попросившие предоставить экземпляр Билля о правах; молодые иранцы, смотрящие запрещенные американские видеофильмы и передачи спутникового телевидения вопреки запретам теократического правительства. Когда ты можешь побудить других возжелать того же, чего хочешь сам, тебе дешевле обходятся кнуты и пряники, необходимые, чтобы двинуть людей в нужном направлении. Соблазн всегда эффективнее принуждения, а такие ценности, как демократия, права человека и индивидуальные возможности, глубоко соблазнительны. Но влечение может обернуться и отвращением, если в политике чувствуется надменность или лицемерие.

«Жесткая» сила, или «жесткое» могущество, — это способность к принуждению, обусловленная военной и экономической мощью страны. Мягкое могущество возникает, когда страна привлекает своей культурой, политическими идеалами и программами. Жесткая сила не теряет ключевого значения в мире, где государства стремятся оградить свою независимость, а внегосударственные группы, такие, как террористические организации, готовы прибегать к насилию. Но мягкая сила обретает все большее значение для сужения круга новых сторонников терроризма, а также для решения вопросов, требующих многостороннего сотрудничества.

Мягкая сила, которой Америка обладала в отношении Европы, была подорвана в 2003 году. В период подготовки к войне с Ираком опросы показывали, что поддержка Соединенных Штатов в большинстве европейских стран сократилась в среднем на 30 процентов. После войны неблагоприятное представление о США сложилось почти в двух третях из 19 стран, где проводились обследования. У большинства из тех, кто разделял подобные представления, они ассоциировались с политикой администрации Дж. Буша-мл., а не с Америкой как таковой. Однако на общенациональных выборах в ряде европейских стран отношения с США стали одним из самых острых вопросов.

Война в Ираке — не первый случай, когда спорный курс в сфере безопасности заставил американский имидж в других странах потускнеть. В Европе можно отметить четыре таких периода: после Суэцкого кризиса 1956 года; во время движения за запрет атомного оружия в конце 1950-х — начале 1960-х (в основном это коснулось Англии и Франции); во время войны во Вьетнаме в конце 1960-х — начале 1970-х; в период размещения в Европе ядерных ракет средней дальности в начале 1980-х. Согласно опросам журнала «Ньюсуик», в 1983 году до 40 процентов респондентов во Франции, Англии и Германии не одобряли американскую политику. В то же время большинство граждан всех этих стран с симпатией отзывалось об американском народе.

Непопулярная политика самым жестоким образом подрывает американскую «мягкую» силу. Имидж Соединенных Штатов складывается из многих элементов, и его привлекательность обусловливается различными причинами. Одни из них связаны с культурой, другие — с внутренней политикой и национальными ценностями, третьи — с содержанием, тактикой и стилем внешней политики. Все эти три компонента важны, но содержание внешней политики и ее стиль наиболее подвижны и наиболее подвержены контролю правительства.

Привлекательность США зависит и от ценностей, находящих свое отражение в существе и стиле внешней политики. Все государства преследуют собственные национальные интересы во внешней политике, но разница в том, насколько широко или узко мы определяем эти интересы, а также в том, какие средства используем для их достижения. В конце концов «мягкое» могущество проявляется в привлечении других к сотрудничеству без угроз и поощрений; следовательно, отчасти оно зависит от того, как мы формулируем наши цели. Политику, основанную на всеобъемлющих и перспективных целях, легче сделать привлекательной для других, чем имеющую узкий и близорукий характер.

Политика с большей вероятностью будет привлекательной, если она базируется на ценностях, разделяемых другими. Так, благодаря дальновидному курсу, в ходе которого был реализован план Маршалла, европейцы с радостью приняли американское лидерство. Однако воплощавшаяся в этом лидерстве «мягкая» сила Соединенных Штатов подкреплялась также и значительным совпадением американских и европейских ценностей.

Но если в той или иной стране восхищаются американскими ценностями, это не означает, что ее народ должен имитировать пути, какими американцы воплощают их в жизнь. Несмотря на неоспоримую привлекательность американской свободы слова, такие страны, как, например, Германия, имеют за плечами историю, которая заставляет их запрещать проявления ненависти, не наказуемые в Америке благодаря Первой поправке к Конституции США. Многим европейцам нравится приверженность Америки свободе, но у себя дома они отдают предпочтение политике, сдерживающей неолиберальный индивидуализм в экономике и насыщенной большей заботой об обществе. После окончания «холодной войны» две трети чехов, поляков, венгров и болгар считали, что Соединенные Штаты оказали благотворное влияние на их страны, однако менее четверти населения этих стран хотело «импортировать» американскую экономическую модель.

Третий источник «мягкого» могущества — это культурная привлекательность. Политический эффект массовой культуры — не новость. Голландский историк Роб Кроес указывает, что плакаты, выпускавшиеся пароходными компаниями и эмиграционными обществами в Европе в XIX веке, задолго до потребительской революции XX столетия создали представления об американском Западе как символе свободы. Молодые европейцы мужали и строили исполненный смысла мир, который многое заимствовал у Америки. Кроес утверждает, что в 1944 году коммерческая реклама, в которой содержались ссылки на провозглашенные Франклином Рузвельтом «четыре свободы» и развивались соответствующие идеи, имела значение урока по основам гражданственности. Поколение за поколением, молодежь в самых разных европейских странах — и к западу, и к востоку от «железного занавеса» — открывала для себя новые культурные альтернативы. Простые вещи, вроде синих джинсов, кока-колы или определенной марки сигарет, давали возможность молодому поколению выражать собственное «Я».

Такое воздействие массовой культуры помогло Соединенным Штатам добиться успеха в достижении, по крайней мере, двух важных целей. Одна из них — это демократическая реконструкция Европы после Второй мировой войны. План Маршалла и создание НАТО стали важнейшими инструментами поддержания экономического и военного лидерства, служившего движению в этом направлении. Но и массовая культура была важным элементом мягкой гегемонии. Австрийский историк Рейнгольд Вагнлейтнер указывает, что быстрая адаптация многих европейцев к американской поп-культуре после Второй мировой войны впрыснула молодую энергию и в «высокую» культуру послевоенной Европы, поскольку охотно усваивались такие простые принципы, как свобода, легкость, жизнерадостность, либерализм, современность и юношеский задор. Доллары, инвестированные в рамках плана Маршалла, были важны для достижения американских целей в реконструкции Европы, но не менее важными были и идеи, привнесенные с американской массовой культурой.

Из среднестатистических оценок по десяти европейским странам, где опросы проводились в 2002 году, видно, что две трети респондентов одобрительно относились к американской массовой культуре и американским успехам в науке и технике, но всего лишь одна треть высказывалась в пользу распространения американских идей и обычаев в их стране. И это не так уж ново. В 1980-х общественное мнение четырех крупнейших европейских стран благосклонно оценивало состояние американской экономики, а также систему американского правопорядка, религиозных свобод и разнообразия в искусстве. В то же время менее половины опрошенных англичан, немцев и испанцев рассматривали американскую модель общественного устройства как желательную для своих стран. То, как Америка ведет дела у себя дома, может улучшать ее имидж и способствовать восприятию ее легитимности, а это, в свою очередь, может содействовать продвижению ее внешнеполитических целей.

Структурные проблемы

Другая причина недовольства европейцев имеет структурный характер. С распадом Советского Союза двухполюсный баланс военной мощи исчез, США стали единственной сверхдержавой и в этой роли вызвали чувства, какие порождает разница сил у мальчишек из одного квартала, — смесь восхищения, зависти и обиды. Еще в середине 1970-х большинство опрашиваемых в Западной Европе заявляли, что предпочитают скорее равное распределение сил между США и СССР, чем доминирование Соединенных Штатов.

Для некоторых европейцев, в особенности французов, восстановление многополюсности — важная политическая цель Европейского Союза. Но пока европейские общества не придут к выводу о необходимости значительного увеличения военных расходов (а сейчас европейская политика нацелена на наднациональную интеграцию), многополюсность в военной области маловероятна как цель. Более реальной для Европы представляется задача создать противовес экономическому могуществу и «мягкой» мощи США, используя его для ограничения унилатерализма. Многополюсность — это, может быть, химера, многосторонность — нет.

Некоторые апологеты «новой односторонности» не принимают в расчет нынешнее усиление антиамериканских настроений, считая их неизбежным следствием величия Америки. Иными словами, если европейские обиды неизбежны, с ними можно и не считаться. Это ошибочная точка зрения. США были недосягаемо сильны и в 1990-х, но далеко не так непопулярны. Как еще сто лет назад заметил президент Теодор Рузвельт, когда у тебя есть большая дубинка, лучше разговаривать поделикатнее. В противном случае сходит на нет «мягкая» сила. Проще говоря, несмотря на то, что масштабы могущества США действительно с необходимостью ставят их в положение лидера и превращают в объект и недовольства, и преклонения, — несмотря на это, и существо, и стиль американской внешней политики могут повлиять на имидж страны и легитимность ее политического курса, а следовательно — и на ее «мягкое» могущество.

«Новая односторонность» недооценивает важности «мягкой» силы и пренебрегает результатами опросов. Популярность, мол, вещь эфемерная и не должна служить руководством для внешней политики; Соединенные Штаты могут действовать, не ожидая рукоплесканий в мире; мы — единственная сверхдержава, и этот факт непременно будет вызывать зависть и обиды. Пусть иностранцы ворчат, но у них нет другого выбора, кроме как следовать за нами. Кроме того, Америка и раньше бывала непопулярной, но затем все «приходило в норму». Нам не нужны постоянные союзники и институты. Всегда, когда мы сочтем это необходимым, мы сможем собрать коалицию из желающих нас поддержать. Наши задачи должны определять состав коалиций, а не наоборот.

Но я считаю неправильными попытки с такой легкостью сбрасывать со счетов нынешнее падение нашего престижа. Действительно, в прошлом имидж Соединенных Штатов быстро восстанавливался после проведения непопулярной политики, но все это имело место в условиях «холодной войны», когда европейские страны опасались Советского Союза, так как видели в нем большее зло. Величие Америки с неизбежностью зависит ныне от разного рода потрясений, поэтому разумная политика должна сглаживать острые углы и снижать порождаемое недовольство. Это как раз то, что США делали после Второй мировой войны. Мы использовали ресурсы нашего «мягкого» могущества и привлекли других к участию в альянсах и институтах, которые прослужили шесть десятилетий. Мы взяли верх в «холодной войне» с помощью стратегии сдерживания, в которой наша «мягкая» сила применялась не менее широко, чем «жесткая».

Администрация Дж. Буша-мл. настаивает сегодня на важности продвижения демократии на Ближнем Востоке. Но в то же время она не желает, чтобы ее сдерживали существующие институты. В этом плане администрация использует «мягкую» силу демократии, но излишне упрощает проблему, делая основной упор на содержание процесса и пренебрегая его формой.

Единственный путь к осуществлению желаемых перемен заключается в том, чтобы действовать в согласии с другими и избегать противодействия, которое возникает, когда в США видят единовластную империалистическую державу. Поскольку демократию нельзя установить силой, а для ее укоренения требуется значительное время, наиболее верный путь к достижению наших долгосрочных целей лежит через международную легитимность и распределение бремени между союзниками и международными организациями. Нетерпимость администрации в отношении таковых может сорвать наши собственные планы. Это тем более обидно, что именно Соединенные Штаты создали союзы и институты, которые оказались в числе самых долговечных из тех, что имели место в современном мире и более полувека служили опорой американского могущества.

«Мягкая» сила Европы

Европа выступает наиболее серьезным конкурентом Соединенных Штатов с точки зрения «мягкой» силы. Европейское искусство, литература, музыка, дизайн, мода и кухня издавна воспринимаются в мире с доброжелательным интересом. Многие страны Европы обладают сильной культурной притягательностью: из десяти наиболее широко распространенных в мире языков половину составляют европейские. Испанский и португальский связывают Пиренейский полуостров с Латинской Америкой, английский является общепринятым в обширном Британском содружестве, а представители почти 50 стран собираются на встречах, где их объединяет французский язык.

Европа в целом впечатляет своими «мягкими» ресурсами:

— Франция занимает первое место по числу Нобелевских премий в области литературы;

— Великобритания находится на первом, Германия — на втором месте в списке стран, где стремятся найти убежище беженцы и эмигранты;

— Франция, Германия, Италия и Великобритания превосходят США по средней продолжительности предстоящей жизни своих граждан;

— почти все европейские государства направляют на помощь развивающимся странам большую часть своего ВВП, чем Соединенные Штаты;

— хотя Великобритания и Франция намного меньше Америки, они расходуют на публичную дипломатию примерно столько же средств, сколько и США.

Ни одно европейское государство в отдельности не может соперничать с Соединенными Штатами по своим масштабам, но Европа в целом обладает таким же по объему рынком и даже несколько большим населением. А объединение Европы само по себе несет большой заряд «мягкой» силы. То, что война сейчас немыслима между странами, ожесточенно сражавшимися между собой на протяжении столетий, что вся Европа стала зоной мира и процветания, создает ей позитивный имидж повсюду в мире.

Один из показателей усиления «мягкого» могущества Европейского Союза — в растущей популярности точки зрения, согласно которой он выступает позитивной силой в решении глобальных проблем. Сразу вслед за войной в Ираке жители Центральной Европы и Турции дали ЕС более высокие оценки, чем Соединенным Штатам, за его вклад в решение самых разных проблем — от борьбы с терроризмом до сокращения бедности и защиты окружающей среды. Несмотря на то, что правительства многих стран Центральной Европы поддержали военные действия, которыми руководили США, общественность этих стран считала роль ЕС во многих аспектах более позитивной.

Конечно, в Европе по-прежнему имеется ряд проблем, что показали и разногласия по Ираку. Она выступает единым фронтом в сфере торговли, в валютной и сельскохозяйственной политике, все чаще — в области прав человека и уголовного права. Европа идет к более сильной конституции, согласно которой будет учрежден пост президента и министра иностранных дел, но в случае разногласий внешняя и оборонная политика останутся фактически за национальными правительствами. Деньги и пушки — традиционные козыри жесткой государственной власти — остаются в основном за странами-членами.

Далее. Бюрократические препоны и негибкость рынка труда — при наличии неблагоприятных демографических тенденций — сдерживают темпы экономического роста. Если не произойдет изменений, к 2050 году средний возраст населения США составит 35 лет, а стран ЕС — 52 года. Имея население, которое не только стареет, но и сокращается по численности, Европа будет вынуждена либо принимать все больше иммигрантов (что политически затруднительно), либо смириться с ослаблением своего влияния на мировую политику.

В то же время многие аспекты внутренней политики, реализуемой в Европе, привлекают молодую часть населения современных демократических стран. Позиции по вопросу о смертной казни, по контролю за оружием, по изменению климата и по правам гомосексуалистов — вот лишь некоторые факторы, укрепляющие «мягкую» силу Европы.

Многое из сказанного выше относится и к экономической политике: хотя зачастую успехи американской экономики оцениваются высоко, далеко не во всем мире ее считают моделью для своих стран. Некоторые предпочитают европейский подход, в условиях которого правительство играет большую роль в экономике, чем в США. Правительственные расходы (а следовательно, и налоги) составляют в Европе примерно половину ВВП, тогда как в Америке — около одной трети. В Европе мощнее система социального обеспечения и профсоюзы, а рынок труда более регламентирован. В американской культурной традиции, отразившейся и в законах о банкротстве и финансовых структурах, больше заботы о предприимчивости, чем в Европе, зато многие европейцы осуждают неравенство и незащищенность как цену, которую приходится платить в Америке, где главным образом полагаются на рыночные силы.

Помимо привлекательности своей культуры и внутренней политики, Европа черпает «мягкую» силу и в сфере внешней политики, поскольку ее действия часто служат благу всего человечества. Разумеется, не все подходы европейцев одинаково дальновидны, о чем свидетельствует, например, единая сельскохозяйственная политика, своим протекционизмом наносящая ущерб фермерам в бедных странах. В то же время позиция Европы по проблемам глобальных климатических изменений, международного права и соблюдения прав человека является одной из наиболее авторитетных. На долю Европы приходится 70 процентов общемирового объема средств, направляемых на помощь беднейшим странам, что в 4 раза превышает вклад Америки. Европа не гнушается трудной работой по строительству государственных структур в «третьем мире», от которой воздерживаются США при нынешней администрации.

По сравнению с американцами, в последние годы европейцы более уверенно стали использовать для достижения своих целей международные организации. Это отчасти обусловлено опытом строительства Европейского Союза, отчасти отражает своекорыстный интерес, заключающийся в создании системы сдержек единственной мировой сверхдержавы. В любом случае склонность Европы к многосторонности, каковы бы ни были ее мотивы, в мире, где унилатерализм подвергается все более острой критике, делает ее политику привлекательной для многих других стран.

Европейцы способны использовать многосторонние институты с целью ограничения «мягкого» владычества Америки. Это, в частности, проявилось в том, что Франция и Германия сумели воспрепятствовать стремлениям США добиться второй резолюции Совета Безопасности ООН к началу войны в Ираке. Соединенным Штатам эта война обошлась дороже, чем могла бы обойтись, если бы они эффективно использовали свою «мягкую» силу, в том числе и на этапе умиротворения и реконструкции Ирака.

Европейцы направляют значительные средства на развитие своей публичной дипломатии, особенно в области налаживания международных культурных контактов. Франция стоит на первом месте, расходуя 17 долларов в год на душу населения, что в четыре раза больше, чем у занимающей второе место Канады, за которой идут Великобритания и Швеция. Для сравнения: расходы Государственного департамента США на финансирование международных культурных программ составляют лишь 65 центов на душу населения в год. Кроме того, европейские страны настойчиво наращивают прием иностранных студентов в свои колледжи и университеты.

«Мягкая» сила Европы может использоваться как противовес американской, делая односторонние акции США дороже, но может и подкреплять американскую «мягкую» силу, облегчая достижение Соединенными Штатами своих целей. «Мягкое» влияние вполне можно использовать совместно и скоординированно. Приверженность Европы демократии и соблюдению прав человека помогает продвижению ценностей, которые разделяются Америкой и обусловливают цели и задачи ее внешней политики.

Многие европейцы понимают, что многосторонняя дипломатия возможна и без многополюсного баланса военных сил, и были бы рады разделить с США их «мягкое» могущество при условии, что Америка перейдет к внешней политике, предполагающей большее сотрудничество. Наращивание европейского «мягкого» могущества пойдет в актив или в пассив для США лишь в зависимости от самой американской политики и от того выбора, который сделают Соединенные Штаты.

Заглядывая в будущее

Роберт Кейган недавно сформулировал афоризм: «Американцы происходят с Марса, а европейцы — с Венеры». Эта провокационная формула слишком упрощает различия между Америкой и Европой в подходе к вопросам мира и безопасности. Наивно думать, что у европейцев вызывает отвращение применение силы, в то время как американцы привержены ее использованию. В конце концов европейцы были в числе тех, кто настаивал на военном вмешательстве в Косове в 1999 году. Как показала война в Ираке, есть европейцы, предпочитающие Марс, и есть американцы, которым мила Венера. Несмотря на все это, успех европейских стран в создании зоны мира на территории, ранее опустошенной тремя франко-германскими войнами, вполне располагает их к мирному разрешению конфликтов.

В отличие от предыдущих этапов истории международных отношений, зоны мира, где применение силы более не считается приемлемым вариантом взаимодействия между государствами, стали возникать там, где большинство стран привержены либеральной демократической традиции. Это относится и к динамике отношений Соединенных Штатов с Европой, Канадой и Японией. Существование таких зон мира свидетельствует о нарастании значения «мягкой» силы по мере сближения стандартов допустимого поведения демократических государств. В своих отношениях друг с другом все развитые демократии — с Венеры.

Однако, как заметил британский дипломат Роберт Купер, отношения между развитыми демократическими странами — это сегодня только одно из трех важнейших измерений в мировой политике. В системе отношений, связывающих индустриализирующиеся и доиндустриальные общества, принцип баланса сил и роль военной мощи по-прежнему актуальны. Важными субъектами международных отношений становятся и неправительственные структуры. А борьба с международным терроризмом — это четвертая сфера, где «жесткая» сила остается решающей. Насколько европейцы поглощены обустройством собственного мира, совершенствованием преобладающих в нем законности и порядка, настолько же они не желают видеть серьезнейших угроз, с которыми сталкиваются развитые демократии. Точно так же, как американцам необходимо в своей стратегии уделять больше внимания «мягкой» силе, европейцам следовало бы укреплять свою «жесткую» мощь.

Но даже если они займутся этим и страны НАТО определят разделение труда и различные ниши на пространстве «жесткой» силы, то и тогда диспропорции между Европой и США скорее всего сохранятся. Поэтому возможен и другой благоприятный вариант «разделения труда», в котором «мягкая» сила Европы и «жесткая» сила Америки подыгрывали бы друг другу, как в комбинации «плохой полицейский — хороший полицейский». Отдельные элементы такого подхода можно было заметить на ранних этапах развития ситуации вокруг ядерной программы Ирана. Но данная стратегия эффективна только в том случае, если оба полицейских знают, что они играют в одну и ту же игру, и согласовывают свои действия. Именно этого так часто недоставало в последние годы.

Заключение

Некоторые аналитики предрекают, что США и Европа идут по пути раздоров и конфликта. Я настроен не столь пессимистически. Споры — да. Развод — нет. Во-первых, новые угрозы со стороны международного терроризма потребуют сотрудничества. Невозможно победить терроризм вне взаимодействия с другими странами. Несмотря на разногласия по Ираку, Европа и Соединенные Штаты смогли наладить сотрудничество в сфере антитеррористических мер.

Экономические интересы также играют консолидирующую роль. Если посмотреть на атлантическую экономику с точки зрения прямых иностранных инвестиций, то, несмотря на неизбежные торговые споры, видно, что она остается высокоинтегрированной. Но что еще более важно, несмотря на определенные различия ценностей, нет в мире двух других регионов, население которых столь глубоко привержено принципам демократии, индивидуальной свободы и защиты прав человека. Р. Кейган, переосмысливая свои аргументы, в заключении к своей книге написал, что, будучи демократическим государством, США нуждаются в легитимизации своей внешней политики. Вопреки точке зрения приверженцев «новой односторонности», считающих американскую демократию «оправдывающей самое себя», опросы общественного мнения показывают, что на самом деле американцы жаждут одобрения со стороны других демократий. А Европа еще долгое время будет оставаться домом для большинства таких демократий.

Примеры «мягкой силы»

На сегодняшний день США - наиболее яркий пример страны, использующей «мягкую силу». Безусловно, страна тратит большие деньги на продвижение «мягкой силы» по всему мируForeign Policy. (2016). The War on Soft Power . Available at: http://foreignpolicy.com/2011/04/12/the-war-on-soft-power/ .. Соединенные Штаты Америки вкладываются в развитие публичной дипломатии, в образовательные и обменные программы, развивают военные контакты, помогают странам, пострадавшим от стихийных бедствий, и странам, нуждающимся в помощи в развитии. Военную силу США можно классифицировать на «жесткую» и «мягкую» силу. Хорошее военное обеспечение государства, сильная армия становится источником престижности страны, и военное сотрудничество между странами и совместные учения обеспечивают прочные связи, тем самым утверждая «мягкую силу». США в полной мере использует военную силу как продвижение своего имиджа. Примером тому служит НАТО.

США для всего мира являются страной, где демократия - одна из основных ценностей для общества. Демократические выборы и многопартийная система, права и свободы человека, благотворительные кампании (например, помощь странам, пострадавшим от стихийных бедствий) - подобные политические институты и ценности делают имидж США положительным на мировой арене. Культурные ценности США также распространяются по всему земному шару. Американские фильмы, поп-музыка, джаз, американская литература известны и, главное, понятны всему миру. Благодаря распространению английского языка американская культура становится намного ближе для населения планеты. Еще одна важная деталь, которая помогла США распространить свое влияние на весь мир - это культура потребления и потребительские предпочтения. Такие компании как Coca-Cola, TeslaMotors, Levi"s, Microsoft, Apple и другие известны всему миру, и, более того, их продукция широко распространена практически во всех странах земного шара. Таким образом, США, благодаря своей продукции, культуре и политическим ценностям, являются одной из наиболее привлекательных для жизни стран мира, в этом и проявляется ее «мягкая сила».

Еще одним положительным примером применения «мягкой силы» является Западная Европа. В первую очередь, главным элементом здесь является феномен Европейского Союза, объединения европейский стран, способных решать проблемы сообща. Главенство демократии, прав человека, принцип равенства перед законом, социальные блага для населения, сосредоточенность культурных объектов - все это так или иначе привлекает людей по всему миру. Доказательством привлекательности Западной Европы служит огромный поток мигрантов из Ближнего Востока и Африки, выбравшие Западную Европу как место, где можно жить и строить жизнь.

Многие небольшие страны преуспевают в использовании «мягкой силы». К примеру, Норвегия. Не будучи страной ЕС, Норвегия существует на мировой арене как небольшой, но индивидуальный игрок, проявляющий активность в основном в гуманитарных вопросах и вопросах международного развития. Это во многом влияет на благоприятный имидж Норвегии.

Конечный результат от применения «мягкой силы» зависит от того, кто ее продвигает. Отрицательным примером использования «мягкой силы» является ИГИЛ, вербующий боевиков по всему миру благодаря религиозной составляющей. Именно религия является «мягкой силой» ИГИЛ, а также обещания идеального мира, который воцарится на Земле после победы над кафирами, или неверными. Более того, в «Исламское государство» едут выходцы из бедных регионов в надежде заработать. В этом случае обещание денег - «мягкая сила» ИГ. Не менее важная составляющая часть вербовки - это вербовка молодых девушек, которые едут к возлюбленным в ДАЕШ.

Сегодня «мягкая сила» - это также основополагающий элемент в политике Китая. Будучи важным мировым экономическим игроком, Китай продолжает завоевывать свой имидж благодаря быстрым темпам роста экономики, быстрым развитием страны, невмешательством в дела других государств. Более того, китайское правительство много внимания уделяет распространению китайской культуры за рубежом, способствуя созданию центров китайского языка и культуры в различных странах мира. Особенное внимание Китай уделил Олимпийским Играм 2008 года, во время проведения которых китайское правительство устроило ряд мероприятий в контексте «мягкой силы».

Таким образом, «мягкая сила» в своем применении имеет как положительные, так и отрицательные результаты. Результат зависит непосредственно от стороны, которая применяет «мягкую силу», и от поставленных целей. На примере ИГИЛ видно, что «мягкая сила» - это легко управляемый инструмент, способный также легко распространяться среди людей, так как «получатель» «мягкой силы» всегда считает, что решение принимает он сам, и его никто не направляет извне. В этом скрытом эффекте и состоит мощь «мягкой силы».

К концу ХХ века большинство научных школ пришло к необходимости расширенной интерпретации такого понятия, как «сила» в теории международных отношений. Толкование силы только как военного потенциала признавалось несоответствующим реалиям глобализации и неэффективным для практики внешней политики.

В этой связи, ряд исследователей предпринял попытки теоретического осмысления трансформации силы в международных отношениях. Они стали выделять различные уровни, аспекты, виды силы. Исследователи концепции «мягкой силы» рассматривают теории о различных видах силы, которые появились с наступлением эпохи глобализации, в качестве предшественниц идей Дж. Ная – автора концепции «мягкой силы».

Такие теоретики «мягкой силы», как Дж. Галларотти, Дж. Маттерн, А. Вавин и другие писали о том, что концепция «мягкой силы» коррелируется с третьим «лицом» силы, о котором писал С. Льюкс.

Дж. Галларотти также указывает на схожесть концепций Льюкса и Ная. Он пишет, что идея «мягкой силы» Дж. Ная имеет много общего с третьим «лицом» силы С. Льюкса, которое выражается в доверии других акторов, достигамом в процессе вовлечения в принятия и реализации решений. Как указывает Галларотти, в основу теории Льюкса в свою очередь легли идеи К. Маркса и А. Грамши об идеологической легитимизации капитализма. Грамши являлся выразителем «радикального видения власти», так как считал идеологическую гегемонию политической манипуляцией в пользу правящего класса, которая заставляла людей действовать против их же собственных интересов.

Дж. Галларотти на данном этапе утверждает, что в таком случае это не мягкая сила, так как, по его мнению, «мягкая сила» позволяет избегать конфликтных ситуаций, даже скрытых.

А. Вавин считает, что «мягкая сила» Дж. Ная соединила в себе все предшествующие теории, называя его концепцию «всеобъемлющей». Вместе с тем, исследователь указывает, что Дж. Наю удалось сделать значительный шаг в теоретическом развитии категории «силы» в международных отношениях. Именно Дж. Най предложил новое видение соотношения мягкой и жесткой силы, введя образ континуума. Континуум «мягкая – жесткая сила» продемонстрировал новые нюансы, которые раньше игнорировались исследователями-международниками.

Как отечественные, так и зарубежные исследователи роли «мягкой силы» во внешней политике, размышляя о концепции «мягкой силы», подчеркивали, что сама идея непрямого и скрытого влияния в мировой политике не нова. В российском дискурсе теме теорий-предшественников концепции Дж. Ная было уделено особое внимание. Если в зарубежном исследовательском сообществе, ученые чаще всего видели истоки теории «мягкой силы» в наработках теоретиков, изучавших роль силы и власти в теории международных отношений, то отечественные исследователи считали важным начинать отсчет с более ранних философов, которые в своих учениях развивали тему ненасилия.

Так, Е. Панова указывает, что предложенный Дж. Наем термин описывал не принципиально новое, а давно существующее явление, которое, однако, до этого не имело общепринятого академического определения. А. С. Песцов и А. Бобыло утверждали, что концепция мягкой силы» «оформилась как результат многочисленных предшествующих дискуссий о сущности власти и силы, различных их формах и проявлениях в мировой политике.

Таким образом, можно заключить, что в научном сообществе, как отечественном, так и зарубежном, исследователи сходятся на том, что концепция «мягкой силы» сформировалась как результат теоретических наработок более ранних исследователей. Идея «власти над сердцами и умами» и несилового влияния развивалась в древнекитайской и древнегреческой философии, затем нашла отклик в работах мыслителей Средневековья и Нового времени. С наступлением ХХ века, который привнес в мир новые технологии, коренным образом изменившим характер власти как во внутригосударственных, так и в международных отношениях, о ней стали говорить намного больше и чаще.

Авторство концепции «мягкой силы» в научном сообществе неоспоримо: термин и теория появились на свет благодаря американскому ученому Дж. Наю. Концепция «мягкой силы» Дж. Ная получила широкую известность в мире: ее приняли к сведению национальные правительства, она стала предметом детального анализа ученых-политологов, на ее основе появились новые теории в международных отношениях, а также государственные внешнеполитические стратегии. Нередко теория Дж. Ная преподносилась в некорректном и искаженном виде. В связи с этим, представляется важным обратиться к первоисточникам, в которых он сформулировал свои идеи о «мягкой силе».

Одной из самых эффективных стратегий во внешней политике для международных акторов в XXI веке американский политолог считает стратегию «мягкой силы». Так, в разных работах Наем давались разные определения феномену «мягкой силы». Зачастую, эти определения были обрывочны или слишком образны и не давали четких теоретических характеристик авторской концепции.

Так, начиная с 1990 года Дж. Най в своих трудах чаще всего определял «мягкую силу» как «способность заставить своего партнера хотеть того же, что и ты». В статье «Сила и взаимозависимость в информационную эпоху» 1998 года он утверждает, что «мягкая сила – это способность достигать желаемых результатов в силу того, что другие хотят того же, что и ты». Зачастую, автором давались более короткие определения, такие, как: «мягкая сила – это способность увлекать и привлекать» или «мягкая сила – это более способность убеждать, чем принуждение». Часто Дж. Най определял «мягкую силу» через способность актора быть привлекательным и убедительным: так он указывал, что «мягкая сила» – «это способность достигать результатов с помощью своей привлекательности, а не с помощью принуждения».

Вместе с тем, для Дж. Ная мягкая сила выступает как способность формировать повестку дня в мировой политике, так чтобы конструировать или изменять предпочтения своих партнеров. Подобное определение стало одним из первых, которое Дж. Най дал феномену «мягкой силы» в статье 1990 г., где указывал, что «мягкая сила» – это способность страны структурировать ситуацию таким образом, чтобы другие страны формировали свои предпочтения или же определяли свои интересны в выгодном этой стране русле».

Дж. Най расширил свое определение этого феномена и предоставил одно из наиболее полных определений в работе 2011 г. «Будущее власти»: «Мягкая сила – это способность влиять на других при помощи приобщающих инструментов, определяющих международную повестку дня, а также при помощи убеждения и позитивной привлекательности, с целью достижения желаемых результатов».

Дж. Най считал важным подчеркнуть, что «мягкую силу» нельзя воспринимать как инструмент манипуляции другими международными акторами. Открытая или скрытая манипуляция приводит лишь к ухудшению партнерских отношений и не дает желаемых результатов в процессе международного взаимодействия.

Дж. Най достаточно четко определяет ресурсы, которыми международные акторы могут использоваться для реализации своих стратегий «мягкой силы». С момента появления концепции «мягкой силы», исследователь выделял три основных источника. В своих первых трудах он обозначал эти источники, как культурную и идеологическую привлекательность, а также правила и институты международных режимов. В книге «Мягкая сила. Способы достижения успеха в мировой политике» он определил, что ресурсами являются культура, политические ценности и внутренняя политика, и внешняя политика, а также предоставил развернутое определение ресурсам «мягкой силы»: «мягкая сила страны основывается на трех источниках: ее культуре (в тех аспектах, которые привлекательны для других), ее политических ценностях (при условии, что она их воплощает во внутренней и во внешней политике) и внешней политике (при условии, что другие считают законной и моральной)».

В его работах также встречаются указания на более конкретные источники «мягкой силы», к примеру «ценности, пример и уровень процветания могут быть ресурсами «мягкой силы». Интересно так же отметить, что ресурсами «мягкой силы» США, по его мнению, могут выступать открытость общества и политической системы и тот факт, что свободная пресса, Конгресс и суды могут критиковать и корректировать политику.

Говоря о культуре как об источнике «мягкой силы» международного актора Дж. Най делает важное разграничение между «высокой культурой» и «популярной культурой» (поп-культурой) или массовой культурой. Очевидно, что ресурсы высокой культуры (классическая литература, живопись, музыка, а также современное искусство, не предназначенное для широкой аудитории) могут быть успешно включены в стратегию «мягкой силы» только для весьма узких кругов в других странах – для зарубежных элит. К тому же, не каждый актор международного пространства обладает такими ресурсами, ввиду исторических причин или же особых политических установок. Продукты массовой культуры, наоборот, предназначены для самых широких слоев населения самых разных стран, ввиду несложности своего содержания и доступности для понимания. Современный участник мировой политики, даже при условии отсутствия исторического опыта продвижения своих культурных продуктов на мировой рынок, может, поставив себе соответствующую цель, выйти на международную аудиторию с интересным и популярным проектом массовой культуры, успех которого будет иметь положительный эффект для его международного имиджа. Американский политолог считает, что поп-культура обладает огромным потенциалом для укрепления «мягкой силы» государства. Говоря о возможностях в этой сфере Соединенных Штатов, он писал: «Американская поп-культура всегда будет иметь глобальную аудиторию, как бы мы себя не вели».

В вопросе политических ценностей и внутренней политики Дж. Най считает важным подчеркнуть необходимость воплощения в жизнь правительствами декларируемых ценностей, а также реализации соответствующей внутренней политики. Политическое лицемерие в вопросах практической реализации общественных идеалов может дорого стоить международному актору и полностью дискредитировать его стратегию «мягкой силы». Необходимо отметить, что американский исследователь говорит не о любых политических ценностях и подходах к внутренней политике. Будучи представителем западного общества постмодерна, для которого, в соответствии с теорией Ф. Фукуямы, уже наступил «конец истории», он апеллирует к единственно верной системе внутреннего политического устройства. Согласно утверждению, Ф. Фукуямы, в эпоху глобализации самой эффективной моделью является модель экономического и политического либерализма, у которой не осталось никаких жизнеспособных альтернатив. Поэтому для Дж. Ная фактически только реализация западного политического сценария международным актором может стать эффективным ресурсом «мягкой силы».

Также, как и с другими аспектами концепции, исследователи могут говорить скорее о некоторых особенностях процесса формирования стратегии «мягкой силы», на которые указывал Дж. Най в своих работах. Так, исследователь указывал на определенные инструменты, использование которых может сделать внешнеполитическую стратегию «мягкой силы» более успешной, где упоминает «официальные инструменты «мягкой силы». К ним он причислял: публичную дипломатию, радио- и телевещание, программы обменов, содействие развитию, ликвидацию последствий стихийных бедствий, сотрудничество между вооруженными силами.

Публичную дипломатию он определял, как «инструмент, который используют государства для мобилизации ресурсов с целью взаимодействия с и привлечения в большей мере аудиторий зарубежных стран, чем их правительств». Публичная дипломатия работает через радио- и телевещание, интернет, экспорт продуктов культуры, проведение обменов.

Дж. Най отмечает, что при реализации интернет-проектов публичной дипломатии нужно иметь ввиду, что в случае многих стран, которые представляют собой стратегический интерес для США, такие интернет- проекты по большей части затрагивают именно элиты этих стран, так как в развивающихся странах широкие слои населения почти не имеют доступа к Интернету. Исследователь также указывает, что публичная дипломатия – это именно инструмент внешней политики, а не панацея для решения имиджевых проблем государства. Эффективность использования данных внешнеполитических инструментов находится в прямой зависимости от содержания, которое международный актор вкладывает в свои культурные проекты, ценностные ориентиры, и внешнеполитическую стратегию. Если это содержание не привлекательно для целевых аудиторий зарубежных стран, то никакие программы и проекты публичной дипломатии, реализованные даже на самом высоком уровне, не смогут привести к усилению потенциала «мягкой силы».

Дж. Най во многих работах акцентирует внимание на эффективность обменов между специалистами разных сфер и представителями разных социальных слоев для наращивания потенциала «мягкой силы» государства. Участие в программах содействия развитию других стран Дж. Най также считал важным инструментом, укрепляющим «мягкую силу» государства, утверждая, что США смогут сохранять свои лидирующие позиции на мировой арене, если они возобновят инвестиции в общественные блага, необходимые людям и их правительствам в разных уголках мира.

Исследователь также указывает, какие структуры являются наиболее эффективными «проводниками» «мягкой силы» международного актора. Чаще всего, он говорит о том, что некоммерческие организации (НКО) и фонды имеет большее влияние на зарубежные аудитории и располагают более широким спектром возможностей в международном пространстве. Свою эффективность, считает автор, НКО уже доказали во время холодной войны, когда благодаря их активности западный блок смог консолидировать оппозицию в Восточной Европе.

Деятельность НКО, фондов и коммерческих компаний Дж. Най называет «непрямой публичной дипломатией». Реализация такой «непрямой публичной дипломатии» должна происходить силами гражданского общества: именно в таком случае она будет иметь максимальный успех. Активное гражданское общество является важнейшим источником силы международного актора. Говоря о США, он указывал, что «сила Америки проистекает как от многочисленности населения и мощности экономики, так и от энергии нашей гражданской культуры и превосходства наших идей».

Американский исследователь считает важным подчеркнуть, что «мягкая сила» международного актора будет максимально эффективной, только в случае если она находит свое выражение в комплексной стратегии, которая включает в себя всесторонний и глубинный анализ международных отношений, в которой четко определены зарубежные целевые аудитории, поставлены конкретные цели и выбраны соответствующие инструменты. Данная стратегия должна реализовываться только в формате диалога с зарубежными партнерами. В основе стратегии должна лежать концепция, включающая в себя понятный и интересный для глобального общества культурный и политический диалог, а также привлекательную экономическую и социальную модели.

Говоря о «мягкой силе», Дж. Най часто упоминает еще один элемент, который крайне важен для эффективной стратегии «мягкой силы», благодаря которому все компоненты стратегии начинают работать на полную мощность. Этим элементом является нарратив, который должен пронизывать внешнюю политику любого международного актора. Под нарративом в данном контексте следует понимать набор идей и представлений о мире и событиях в нем, который актор представляет международному сообществу как наиболее верные и сквозь который он интерпретирует события в мире. Дж. Най писал, что «в мире традиционной силы, в политике побеждает тот, кто сильнее в военном или экономическом отношении. В политике информационной эпохи побеждает тот, чей сюжет будет сильнее». Этот важный компонент стратегии «мягкой силы» редко отмечается исследователями-международниками. Вместе с тем, он является центральным для успеха всей стратегии.

Также примечательна и эволюция рассматриваемого феномена. В 2007 г. Дж. Наем было введено оборот такое понятие как «умная сила», ввиду сочетания «жесткой» и «мягкой» сил, в качестве наиболее применимого и адекватного с точки зрения современных условий международной повестки дня механизм по обеспечению собственной национальной безопасности государством. Из этого вытекает, что некоторые инструменты «мягкой силы» рассматриваются в качестве угрозы национальной безопасности. И если во времена биполярных противостояний основными элементами «мягкой силы» США была культурно-идеологическая экспансия, популяризация поп-культуры, проамериканского образа жизни, то с началом ХХI в. подходы к организации «мягкой силы» перетерпели существенные изменения. Более настойчиво реализуются проекты цветных революций. Далеко не все подобные проекты оказались успешными, но во многих случаях они приводили к смене правительств. Участие США и ряда других западных стран в подобного рода проектах вполне вписывается в концепцию «умной силы» и включает обучение лидеров оппозиции, их подготовку к организации протестных движений, информационную, идеологическую и финансовую поддержку.

Так, в обеспечении национальной безопасности применение «мягкой силы» осуществляется в нескольких видах деятельности, которые можно условно подразделить на «оборонительные» и «наступательные». К первым относятся:

а) противодействие смене культурного кода. Используя «мягкую силу» и, в частности ее культурный компонент, страна-гегемон стремиться к смене культурных кодов других стран, и замене их на свой код.

б) противодействие политическому давлению;

в) нейтрализация стереотипов и предрассудков, которая достигается путем просветительской деятельности и приобщения граждан других стран к своей культуре.

а) формирование положительного образа страны;

б) наличие союзников на международной арене;

в) образование благоприятного климата для привлечения иностранного капитала.

Таким образом, для эффективного применения «мягкой силы» в вопросе обеспечения национальной безопасности необходимо учитывать вышеописанные особенности этого инструмента, а также работать одновременно в «охранительных» и «наступательных» видах деятельности.

Решение МОК об отстранении сборной России от Олимпийских Игр в Южной Корее в очередной раз вызвало волну дебатов о русофобии и попытках изоляции России. Обвинения в подмене допинг проб в Сочи окончательно обесценили положительный эффект на международный образ России, который был изначально целью Олимпиады. На фоне требований полностью отстранить российских атлетов от участия в Корее, выдвинутых антидопинговыми организациями 17 ведущих мировых держав, включая Францию, Японию, Великобританию, Германию и США, итоговое решение МОК о нейтральном статусе выглядит не самым печальным итогом для России.

Особенно примечателен тот факт, что поражение России в МОК произошло на фоне объявленной победы над ИГИЛ в Сирии и начале вывода оттуда основной части российской группировки. Примерно за один и тот же двухлетний период с момента начала воздушной операции в Сирии и появления в СМИ первой информации о допинге в российском спорте «жесткая» и «мягкая сила» России добились абсолютно противоположных результатов.

С одной стороны, российские военно-космические силы, флот, спецназ и военные советники при поддержке отечественных дипломатов уверенно выполнили свою задачу и не допустили падения режима Асада, одновременно нанеся сокрушительный удар по террористам.

На другом фронте публичная дипломатия как основное средство «мягкой силы», в лице российских СМИ, общественных деятелей, спортивных организаций, юристов, PR-агентств и самих спортсменов потерпела поражение в попытке доказать свою невиновность. Падение доверия к российскому спорту и к российской власти в целом было настолько глубоким, что мировая общественность легко поверила выводам комиссии Макларена, которые были подкреплены только словами информаторов ВАДА.

Сейчас уже ясно, что следующим полем боя станет ФИФА, которая уже получила информацию о манипуляциях с российскими допинг-пробами. И хотя отмена чемпионата мира по футболу на данном этапе представляется маловероятной, негативный фон, который будет его сопровождать серьезно снизит положительный эффект для имиджа России как страны-организатора.

Принимая в расчет то, что конфронтация на международной арене будет только усугубляться, от России потребуются дополнительные усилия для отстаивания своей точки зрения и завоевании доверия со стороны западных стран, которые голосовали за отстранение российских спортсменов.

Некоторые зарубежные исследователи признают, что роль России в информационной и идеологической сфере за последние годы стала более заметной в многом благодаря более широкому охвату мировой аудитории посредством социальных сетей, канала Russia Today и агентства Sputnik. Тем не менее, они сомневаются в способности Москвы конкурировать на равных с ведущими странами Запада. Американский политолог Джозеф Най - автор самого термина «мягкая сила» - еще в конце 2014г. выразил мнение, что у России уже почти не осталось мягкой силы, которую она могла бы использовать.

В данной статье я постараюсь проанализировать причины слабости российской «мягкой силы» и выяснить направления, по которым еще можно увеличить влияние на международной арене даже в условиях ограниченных финансовых ресурсов.

«Мягкая сила» в России

В самом авторитетном рейтинге ведущих стран мира по критерию «мягкой силы», подготовленном центром Публичной дипломатии Университета Южной Калифорнии и PR -агентством Portland, Россия занимает 26 место. вслед за Грецией, Польшей и Китаем. Возглавляют рейтинг Франция, Великобритания и США.

Позиция каждой страны в рейтинге формируется исходя из шести ключевых характеристик международной привлекательности: предпринимательство, государственное управление, культура (включает также спорт), образование, цифровые технологии, и глобальная влияние.

В данной статье упор будет сделан на глобальном влиянии, так как повышение привлекательности России по первым двум пунктам в ближайшее время видится маловероятным, а продвижение культуры, образования и цифровых технологий уже достигло своего предела.

Глобальное влияние включает в себя официальную помощь в целях развития, членство в международных организациях, а также деятельность неправительственных организаций и частных лиц в рамках публичной дипломатии.

Концепция «мягкой силы» не нова для России. Еще в июле 2012 г. президент Путин, выступая на совещании послов и постпредов РФ в Москве, призвал разработать новые технологические подходы к международной работе, основанные на «мягкой силе». 12 февраля 2013 г. «мягкая сила» была официально включена в новую концепцию внешней политики Российской Федерации как «комплексный инструментарий решения внешнеполитических задач с опорой на возможности гражданского общества, информационно-коммуникационные, гуманитарные и другие альтернативные классической дипломатии методы и технологии».

Конкретные задачи особенно четко прописаны в мандате Россотрудничества, Федерального агентства по делам СНГ, соотечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству, созданном в 2008 и подведомственному МИД РФ. Так, среди главных направлений деятельности агентства наряду с поддержкой соотечественников, продвижением русского языка и культуры, указано содействие международному развитию и народная, или публичная, дипломатия.

Официальная помощь в целях развития (ОПР)

С момента возвращения в число международных доноров в 2004 г. Россия существенно нарастила объемы помощи с 50 миллионов до 1 миллиарда долл. США в 2016 г. Несмотря на такой высокий рост, соотношение ОПР к валовому национальному доходу (ВНД) в России составляет 0,08, в то время как средний показатель среди стран-участниц Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) выше в пять раз.

Кроме того, около половины российской помощи в международном развитии насчитывает списание долговых обязательств. В 2016-17 гг. Россия списывала долги Киргизии, Кубе, КНДР, Сербии, Сирии и Армении. Такая форма помощи хоть и способствует смягчению экономических трудностей, но совершенно не укрепляет публичный образ России как донора в этих странах, так и на мировой арене.

Видимость международной деятельности России в этой сфере минимизируется также ввиду отсутствия единого центра, который бы объединял в себе функции выработки политики, операционной деятельности, мониторинга и оценки, а также популяризации российской помощи. В США эти функции выполняет USAID, Агентство по международному развитию, а в Германии - GIZ, Немецкое сообщество по международному сотрудничеству.

Примечательно, что, если первая редакция концепции государственной политики Российской Федерации в сфере содействия международному развитию (СМР ) от 2007 г. предполагала создание специализированного агентства по СМР «по мере накопления достаточного опыта и объемов российской помощи», то в новом документе, утвержденном в 2014 г., возможность создание такой организации уже не рассматривается. Очевидно, предполагалась что эти функции взяло на себя Россотрудничество. Между тем, в российском правительстве вопросами предоставления международной помощи одновременном занимаются МИД, Минфин, Министерство экономического развития (МЭР), МЧС и другие министерства и ведомства. Роль Минфина заключается в переводе средств нуждающимся странам, МИД совместно с Россотрудничеством курирует культурную и образовательную сферу, а МЧС (в Сирии совместно с Министерством обороны) занимается доставкой гуманитарной помощи.

В сфере ОПР России стоит посмотреть на пример Турции. Именно благодаря своей широкомасштабной гуманитарной деятельности она продолжает удерживаться в рейтинге «мягкой силы», несмотря на серьезную критику со стороны мировой общественности на фоне политических репрессий после неудачного путча и ограничений свободы слова. В 2016 г. Турция выделила рекордные 6,18 миллиарда долларов на программы помощи по всему миру. По отношению ОПР к ВНД Турция находится в числе мировых лидеров. Турецкое агентство по международному развитию, TIKA, изначально созданное в 1992г. для помощи тюркоязычным республикам бывшего СССР, сейчас располагает офисами в 56 странах.

Наиболее примечателен тот факт, что немалую часть этих ресурсов Турция выделяет через международные и национальные НПО. В 2015 г. они получили от правительства 476 миллионов долларов США на свою международную деятельность, в то время, как международным организациям было выделено только 73 миллиона долларов. Турецкие НПО не только оказывают весомую помощь нуждающимся, но и укрепляют «мягкую силу» самой Турции, выступая ее агентами публичной дипломатии.

Увеличение доли НПО в распределении ОПР является и общемировой тенденцией. По оценке Американского Университета Дьюка, национальные и международные некоммерческие организации получают около 15 процентов всех выделенных средств. По разным оценкам экспертов в мире на данный момент насчитывается 6 до 30 тысяч неправительственных организаций, занимающихся операционной деятельностью в развивающихся странах.

Доклад «30 ведущих стран по критерию мягкой силы» отмечает, что основная тенденция состоит в передаче власти от государств к негосударственным субъектам международных отношений, т.е. к корпорациям, неправительственным организациям, многосторонним институтам, группам гражданского общества и даже отдельным индивидуумам. Исследования, проведенные Джозефом Наем, доказывают, что «мягкая сила» гораздо более эффективна, если она максимально отделена от власти и, следовательно, государственной пропаганды.

Преимущество неправительственных организаций состоит в том, что они работают непосредственно с благополучателями, знают их потребности, обладают особыми знаниями и навыками в своей области и способны эффективно организовывать информационно-пропагандистские кампании по изменению поведения, законодательства, норм или государственной политики.

В России НПО формально считаются партнерами правительственных учреждений в работе по «расширение международных общественных связей государства». Однако на практике такая совместная деятельность сведена к минимуму. Непростая ситуация с НПО внутри России очевидно оказывает свое влияние и на международную деятельность российских НПО. На сегодняшний день только 281 НПО из России имеет консультативный статус при Экономическом и Социальном Совете ООН, ключевом органе по работе с организациями гражданского общества. Бельгии представлена в Совете 409 НПО, Франции 866 НПО, а у Бразилии консультативный статус имеют 1357 НПО.

Среди них единицы действительно активны на международной арене. В России примерами международной гуманитарной деятельности российских НПО за рубежом являются Фонд "Справедливая помощь Доктора Лизы», который участвует в доставке гуманитарной помощи в Сирию и организацией лечения сирийских детей в России, и «Русская гуманитарная миссия» под руководством внука Евгения Примакова, Евгения Александровича Примакова. Ограниченные культурно-просветительские проекты в Сирии и Сербии есть у российских православных фондов Святого апостола Павла и Апостола Андрея Первозванного. В открытых источниках нет данных о государственной поддержке этих фондов.

Из действующих за границей российских НПО целевое финансирование получают фонд «Русский мир», Фонд поддержки публичной дипломатии имени А.М. Горчакова, Фонд поддержки и защиты прав соотечественников, Институт демократии и сотрудничества.

Российское правительство в своих международных гуманитарных операциях абсолютно не использует потенциал общества Российского Красного Креста. Эта общественная организация, хоть и по уставу независима от государства, но благодаря высокому авторитету самого Международного движения Красного Креста и Красного Полумесяца могла бы укреплять положительный образ России как среди благополучателей в кризисных точках мира, так и среди других стран, которые уже давно поддерживают международную деятельность своих национальных обществ.

Красные Кресты США, Великобритании, Дании, Норвегии и Нидерландов являются крупнейшими игроками на мировой гуманитарной арене, наряду с самой Международной Федерацией и Международным Комитетом Красного Креста. Общество Турецкого Красного Полумесяца c ежегодным бюджетом в 200 миллионов долларов США за последние десять лет оказывало помощь нуждающимся в 78 странах.

Публичная дипломатия России в международных организациях

Согласно концепции Россотрудничества, опорой публичной дипломатии и ресурсом для продвижения внешнеполитических интересов государства должен стать «русский мир», наши граждане, бывшие россияне и прочие иностранные граждане, которым важен русский язык и русская культура. Именно такой опоры и не хватило нашей стране в МОК и ВАДА.

На волне публичных баталий по поводу бойкота Игр в Пхёнчхане чемпионка мира по лёгкой атлетике и спортивный комментатор Иоланда Чен в интерьвью АИФ отметила, что для отстаивания интересов в международных спортивных организациях России явно не хватило там своих представителей. Похожее мнение выразил еще в прошлом году и Вячеслав Фетисов, который видит одной из причин сегодняшних трудностей с ВАДА в нежелании его приёмника на посту министра спорта Виталия Мутко активно участвовать в работе этого агентства и сменить самого Фетисова на посту председателя комиссии спортсменов ВАДА.

Попробуем разобраться c ситуаций низкого российского представительства в международных организациях и ее причинах на примере ООН. Видя по телевизору блестящие выступления в ООН министра иностранных дел Лаврова и жесткие баталии с американскими коллегами постоянного представителя России в ООН Чуркина и его приёмника Небензя, мы привыкли считать наше положение в ООН прочным, а нашу точку зрения четко выраженной. Между тем, даже при наличии таких одаренных дипломатов, их роль является лишь верхушкой айсберга в международной многосторонней дипломатии.

Под поверхностью воды скрыта работа множества технических комитетов и отдельных экспертов, вырабатывающих стандарты и правила игры, закулисные переговоры, а также простое человеческое взаимопонимание и взаимопринятие, основанное на формальном и неформальном общении. Именно в процессе такого общения есть возможность передать собеседнику свою точку зрения и сблизить свои позиции. Безусловно, сотрудники ООН согласно уставу этой организации, не имеют право получать указания от своих правительств. Тем не менее, работая непосредственно с благополучателями в развивающихся странах, сотрудниками иностранных правительств, своими коллегами из международных организаций, россияне все равное являются неформальными послами своей страны и участвуют в народной дипломатии.

По данным на 2016 г. в ООН работало 549 граждан России в профессиональной категории (P), имеющих голубой паспорт ООН. Еще 357 россиян было занято в качестве секретарей, ассистентов, сотрудников службы безопасности, а также сотрудников Московского офиса ООН. Большинство россиян представлено в Секретариате ООН в Нью-Йорке и миротворческих миссиях. В специализированных агентствах ООН, за исключением МАГАТЭ, это число еще более скромное. Например, в Программы развития Организации Объединенных Наций (ПРООН), ведущем агентстве ООН по международному развитию с офисами в 166 странах мира, работает только 14 россиян, число равнозначное гражданам Камеруна.

Если мы сравним количество россиян с представителями других постоянных членов Совета Безопасности, то тут цифры просто поражают. Среди профессиональных сотрудников ООН насчитывается 3212 американцев, 2059 французов и 1656 граждан Великобритании. Наша страна, являясь одним из основателей ООН, отстает даже отношению к странам, которые даже не являются кандидатами в постоянные члены Совбеза. Италия располагает числом сотрудников превышающих число россиян более чем в два, а Испания в полтора раза.

Безусловно, такой четырехкратный разрыв по сравнению с Франций и трехкратный с Великобританией можно объяснить разным уровнем взноса в бюджет ООН, в чем Россия точно уступает. Однако, Канада при сопоставимом взносе обладает вдвое большим количеством сотрудников, а Бельгия при взносе в 22 против 77 миллиона долларов США у России представлена почти таким же количеством сотрудников.

Еще интереснее посмотреть на представительство России в ООН в исторической перспективе. За последние двадцать лет организация росла, появлялись новые направления работы, открывались новые агентства. С 1996 по 2016 гг. количество профессиональных сотрудников ООН выросло почти вдвое, с 18031 до 33810 человек. Большинство стран сумело гибко подстроиться под ситуацию, подготовить специалистов в новых областях и упрочить свои позиции в ООН. За эти годы Франция увеличила свое представительство почти в два раза, а Италия почти в три.

Число россиян в ООН не только не увеличилось, а даже сократилось с 564 до 549 человек. Особенно печально здесь то, что эти годы в отличии от советских времен были временем полной открытости страны. Информация свободно распространялась через интернет, россияне учили иностранные языки, ездили обучаться за границу, создавались фонды поддержки «русского мира» и соотечественников за рубежом, была принята концепция публичной дипломатии.

Попробуем разобраться в причинах такой низкой представленности наших сограждан в организациях системы ООН и рассмотреть основные слабые стороны государственной политики в этой сфере.

Бесспорно, конкуренция на должности в Секретариате и агентствах ООН является чрезвычайно высокой, и на некоторые позиции, особенно в Отделе по политическим вопросам, претендуют до 800 кандидатов из 100 различных стран. Однако здесь дело явно не в низком уровне подготовки российских специалистов. Скорее речь идет о недостаточном международном опыте и отсутствии поддержки со стороны государства, которая могла бы выражаться в распространении информации и принятии программ по целенаправленному привлечению своих граждан в международные институты.

Для получения должности специалиста в ООН в большинстве случаев требуется уже начальный опыт работы в ООН, либо иной схожий международный опыт в правительственной или неправительственной организации. Для многих специалистов таким стартовым опытом является Программа молодых специалистов ООН (Junior Professionals Programme, JPO ), финансируемая не ООН, а непосредственно страной, которую представляет кандидат. Программа предполагает прием на работу в ООН специалистов возрастом до 32 лет и обладающих опытом работы минимум два года на начальные профессиональные должности в системе ООН (P-1 и P-2). В участников программы входят все остальные постоянные члены Совбеза, а также еще тридцать других государств, таких как, например, КНДР, Турция и Монголия. Россия в такой программе не участвует.

Даже если не брать в расчет фактор дополнительных финансовых затрат, Российское правительство и, прежде всего, МИД не способствует продвижению россиян на должности в международных организациях.

Возьмем пример ОБСЕ - организации гораздо более географически близкой и, в свете последних украинских событий не менее важной, чем ООН. Основные вакансии там заполняются посредством секондмента, то есть временно прикомандированных сотрудников, выдвинутых странами-участницами. По данным отчета за 2015 г., Россия представила только 15 кандидатов на такие должности, в то время как Италия 149, Греция 43, а Канада - 201 человека.

Здесь опять же не работает формула о зависимости кадровой представленности от вклада в бюджет организации. Венгрия, которая вносит сумму в десять рад меньшую, чем Россия, обладает таким же количеством прикомандированных сотрудников- 11 человек. У Италии таких сотрудников 38, Германии 33, а у США, которые географически к Европе даже и не относятся, 35 человек.

2018 г. официально объявлен в России годом добровольца и волонтера. Считается, что в России около семи миллионов человек вовлечены в волонтерское движение и это число растет с каждым годом. Однако мало кто в России знает, что существует Программа добровольцев ООН (United Nations Volunteers, UNV ), которая мобилизует тысячи добровольцев для работы в гуманитарных и миротворческих миссиях. В отличии от неоплачиваемой стажировке в ООН (internship ), добровольцы ООН получают ежемесячное денежное пособие, им оплачивается проезд до места назначения и обратно, страховка и компенсация за транспортировку личных вещей. Такой международный волонтерский опыт, без сомнения, пригодился бы нашим гражданам для продолжения карьера как в России, так и за границей.

По статистике этой программы за 2016 г., только 16 человек представляли нашу страну, в то время как из Франции было 174 добровольца, из Италии 102 и 114 из Испании. Такой разрыв, впрочем, не удивителен, учитывая тот факт, что информация об этой программе есть на сайтах МИД всех вышеуказанных стран, за исключением МИД России.

Отсутствие общедоступной информации о возможностях трудоустройства и волонтерской деятельности в ООН как на сайте МИД, так и на сайтах других министерств и ведомств наряду с монополизацией темы международной дипломатией на уровне МГИМО и Москвы является серьезным препятствием и ограничивает возможности притока свежей силы из других регионов в публичную дипломатию России. В этой связи стоит говорить не о попытках изоляции России со стороны ее политических соперников, а о самоизоляции страны в человеческом и информационном поле, несмотря на заявленную приверженность принципам публичной дипломатии и поддержки соотечественников.

Выводы

Возвращаясь к началу статьи и теме спорта, можно сделать вывод, что Российское представительство в ООН и особенно в ее специализированных агентствах точно отражает ситуацию и в таких международных организациях, как МОК, ВАДА и спортивные федерации. Ставка на традиционную дипломатию и работу государственных институтов не оправдалась. России не хватило влияния, связей и в, в конечном счете, людей чтобы продавить свою точку зрения в международных спортивных кругах.

Мир меняется, и вместе с ним кардинально меняются подходы к международным отношениям. Деятельность таких институтов, как Россотрудничество, МИД, МЧС, а также Russia Today и Sputnik не способно существенно улучшить положительный образ страны, так как они связаны напрямую с государством и для западной общественности несут неприятный оттенок «пропаганды». В новых реалиях неправительственные организации и даже отдельные граждане могут стать более эффективными инструментом «мягкой силы». Чтобы играть на равных с чемпионами «мягкой сила» России необходимо адаптироваться к новым условиям и отказаться от попыток самоизоляции в сфере международной публичной дипломатии. Усилия государственных учреждений должны подкрепляться деятельностью российских НПО в сфере международного развития и ее граждан в международных организациях.

Децентрализация публичной дипломатии между тем потребует централизации усилий на уровне правительства через создание единого агентства международного развития и принятие единой политики по стимулированию участия российских граждан в работе международных организаций.