Этот цвет любимых глаз. Бараташвили - цвет небесный

Blaues Wunder (Синее чудо) - так называют неприятную неожиданность, когда вроде бы ничто не предвещало…

Происходит фраза из средневековья, когда люди химию в школе еще не изучали, о природе вещей знали мало. Окраска тканей в синий цвет происходила так: полотно погружали в жидкость желтого цвета, а потом развешивали на воздухе. Органический краситель окислялся и превращался из желтого сначала в зеленый, а потом и в синий. Ну чем не чудо?

Возникает вопрос: а как давешние люди получали органическую желтую жидкость, которая обеспечивала это чудо? Да запросто: мочевина была главной составной частью этого раствора. На следующий вопрос ответ еще проще: красильщики производили ее сами, из мочи. Для увеличения объемов производства приходилось много пить. И уже тогда общеизвестно было, как действует на человека изобилие пива. Вот и старались, как могли. Но на утро, конечно, приходилось пострадать. Хоть и по производственной необходимости. Сил хватало лишь на то, чтобы развесить мокнущие ночью полотна и ждать чуда в полубессознательном похмелье.
Отсюда пошло крылатое выражение Blaumachen (Делать синим). У нас есть глагол «синячить», но он не про потом, поэтому точный аналог пока не нашла. Нынче означает - бездельничать, отлынивать от работы, сачковать.

Den Blauen Brief bekommen (Получить черную метку синее письмо) - неприятное официальное известие. В Пруссии 18 века, как и нынче, заботились об информационной безопасности. Особо важные королевские письма посылали в плотных синих конвертах, бумагу для которых производили из обрывков пришедшей в негодность униформы синего цвета. На просвет такие письма не читались. Но и ничего хорошего от них, очевидно, не ждали, раз выражение до сих пор сохранилось.

Выражение Blaues Blut (Голубая кровь) - это многие знают - произошло из Испании. Там дворянство было по большей части «понаехавшее». И браки часто заключались с такими же бледнокожими аристократами из северных земель, отчего отличались благородные доны и доньи более светлым тоном кожи, через которую нежно просвечивали голубые вены. Не то что у подкопченного южным солнцем, простого народа, с бурлящей по артериям горячей алой кровью.

Blaue Augen machen (делать голубые глаза) - неведение и детская наивность.

Происхождению выражения мы обязаны вовсе не голубоглазым глупеньким блондинкам - идеальной мишени для хамских шуток мизогинов. Если хорошенько поглядеть вокруг - все младенцы, примерно до года, - голубоглазые (во всяком случае мне другие не попадались), потому что пигмент радужной оболочки начинает проявлятьса не сразу. Поэтому по смыслу подходит наш аналог: „наивный, как младенец“

Ну и до кучи про цвет глаз: английские датские ученые выяснили каким-то образом, что все люди на Земле рождались с карими глазами. И лишь 6-10 тысяч лет назад родился один голубоглазый мутант. И все! Мы, светлоглазые, все потом от него пошли и значит - все родня))

Вообще синий цвет ассоциируется в обществе с небом, водой, а значит со свободой.

Наша преподавательница йоги уверяла, что он хорошо помогает в коммуникации. Советовала на важные встречи для успеха. надевать что-нибуь подходящего синего тона.

Хотите верьте, хотите нет, но я на интервью этим летом ходила в 3 фирмы. В синем-голубом. И от всех трех получила предложение на работу.

Ну и для тех, кто дочитал до конца, бонусом маленькое лирическое.

Мы с мужем познакомились на свадьбе его друга и моей подруги. В ярко-синей рубашке брюнет зимнего типа выглядел неотразимо. И не мог оторвать глаз от загорелой (после каникул) платиновой блондинки в нежно-голубом. Может наши „синие одежды“, а может пара рюмок водки под свадебное „горько“, так облегчили нам коммуникацию, что со свадьбы мы ушли вместе и больше не расставались))

Открытие дня. Послушайте! Трогательно до слез.

Стихотворение великого грузинского поэта Николоза Бараташвили, написанное в 1841 году. Перевод Бориса Пастернака. Текст читает Резо Габриадзе.

Цвет небесный, синий цвет,
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.

И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.

Он прекрасен без прикрас.
Это цвет любимых глаз.
Это взгляд бездонный твой,
Напоенный синевой.

Это цвет моей мечты.
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружен земной простор.

Это легкий переход
В неизвестность от забот
И от плачущих родных
На похоронах моих.

Это синий негустой
Иней над моей плитой.
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.

Оказывается, это очень известное любителям поэзии стихотворение. Борис Пастернак создал, по сути, самостоятельное произведение, спорят литературоведы и переводчики. Так бывает.

На ютубе есть и другие версии. И сам Пастернак читает, и великий Георгий Товстоногов, и бард Никитин поет на стихи песню под гитару, но после Габриадзе это не то. Это исполнение невозможно забыть!

Стихотворение «Синий цвет» (в оригинале - без названия), написанное Н. Бараташвили в 1841 г. и переведённое Б. Пастернаком не позднее 1938 г., давно уже сделалось в России своего рода визитной карточкой гениального грузинского поэта. При мысли о нем в памяти самопроизвольно возникают строки «Цвет небесный, синий цвет / Полюбил я с малых лет…». Мало кто может вспомнить другие стихотворения Бараташвили, но «Синий цвет» знают решительно все поклонники русской поэзии. До Пастернака это стихотворение на русский язык переложил В. Гаприндашвили, чей перевод увидел свет в 1922 г. в тогдашнем Тифлисе и, разумеется, до российской публики дойти не мог. В Грузии пастернаковский перевод известен достаточно широко, правда, отношение к нему не столь трепетное, нежели в России, но более ревнивое и пристрастное. И, надо сказать, основания для этого имеются. Но об этом ниже.

До сих пор никому из русских критиков как-то не приходило в голову сравнить оригинал «Синего цвета» с его переводом. Причин этому, на мой взгляд, по крайней мере, три. Первая: гениальность пастернаковского текста, к которому и придираться не хочется. Вторая - нежелание профессиональных литературоведов портить себе репутацию критикой отечественного классика. Понять их можно: грузинского языка русские филологи в своем подавляющем большинстве не знают, «Синий цвет» давно переведен, перевод сам по себе является не просто шедевром, но частью русской культуры. Третья причина - возможное отсутствие в архивах Пастернака именно того подстрочника, с которого русский поэт переводил стихотворение поэта грузинского.

Может быть, кому-то это покажется не совсем корректным, но я намерен сделать своего рода опыт: сопоставить перевод Пастернака с чужим (практически дословным) подстрочником, выполненным по моей просьбе поэтессой И. Санадзе, поскольку сам похвастать знанием грузинского языка не могу. И хотя подстрочники одного и того же стихотворения, составленные разными людьми в разное время, могут и должны в чем-то различаться, в главном они обязаны все-таки совпадать: язык, на котором написан оригинал стихотворения, остался прежним, толковых словарей никто не отменял, а возможные нюансы смысла в данном случае несущественны. Особенно при том подходе (скажу, забегая вперед), который продемонстрировал Пастернак, перелагая грузинский оригинал русскими стихами.

Переводческие достижения Пастернака, как справедливо замечает крупнейший русский переводчик и историк перевода Е. Витковский на своем сайте, несомненно, никогда не утратят своего значения, несмотря на то, что, скажем, «“Гамлет” в его переводе - это, скорее, “Гамлет” Пастернака, чем Шекспира» (http://vekperevoda. com/1887/pasternak. htm). Перефразируя другое высказывание Евгения Владимировича, изложение Пастернака заставляет поверить, что «... в оригинале что-то есть» . Причем, добавлю от себя, что-то весьма и весьма существенное, не учтённое поэтом, отброшенное им за ненадобностью, вынесенное за скобки оригинального текста. Особенно это касается стихотворения Н. Бараташвили «Синий цвет».

Проникновение в тексты я намерен провести последовательно, строфа за строфой, постепенно выводя на страницы как оригинал в его подстрочном изложении, так и стихотворный перевод. Это противоречит общепринятой практике соотнесения подлинника с его поэтическим переложением, но в данном случае отход от нее представляется необходимым, позволяющим более тщательно разобраться как в особенностях оригинального текста, так и в конгениальности соответствующей интерпретации. В конце концов, экспериментировать так экспериментировать!

При оценке точности и вольности перевода я решил воспользоваться, кроме всего прочего, еще и методикой покойного русского филолога М. Гаспарова, изложенной им в статье «Подстрочник и мера точности» (Гаспаров М. Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретация, характеристики. - СПб, 2001. - 480 с.; http://www. philology. ru/linguistics1/gasparov-01e.htm). Михаил Леонович предложил, по его выражению, «... простой и грубый, но, думается, для начала достаточно показательный способ измерения точности: подсчёт количества знаменательных слов (существительных, прилагательных, глаголов, наречий), сохранённых, изменённых и опущенных-добавленных в переводе по сравнению с подстрочником» . Соизмерив таким образом тот или иной перевод с соответствующим подстрочником, Гаспаров определял «...показатель точности - доля точно воспроизведённых слов от общего числа слов подстрочника; и показатель вольности - доля произвольно добавленных слов от общего числа слов перевода (и то и другое - в процентах)» , способные, по его мнению, «...характеризовать перевод в целом» .

Как раз этим я сейчас и займусь в отношение пастернаковского перевода стихотворения Бараташвили «Синий цвет». Причём если Михаил Леонович, не принимал во внимание синонимы и синонимические конструкции, употребляемые переводчиками, я, дабы меня не обвинили в пристрастном отношении к Пастернаку, буду все-таки учитывать их в качестве знаменательных. Полужирным шрифтом выделены совпадения знаменательных слов в подстрочнике и переводе; подчёркнуты слова, привнесённые переводчиком в перевод.

Подстрочник (1 строфа) [в квадратных скобках пояснения автора подстрочника]:

В небесный цвет, синий цвет,

Первозданный цвет

И неземной [не от мира сего]

Я с юности влюблён .

Перевод (1 строфа):

Цвет небесный, синий цвет

Полюбил я с малых лет .

В детстве он мне означал

Синеву иных начал .

Показатель точности: 66,7 %, показатель вольности: 50 %. (Здесь и далее: промежуточные данные опущены. Все желающие могут проверить результаты вычислений самостоятельно. При обнаружении каких-либо расхождений прошу уведомить об этом автора настоящей статьи для внесения в нее соответствующих коррективов.)

Пастернак, с одной стороны, передал первую строфу почти конгениально - показатель точности достаточно высок; с другой - привнёс в перевод большое количество отсебятины. Если из исходного текста выпали первозданность цвета и самый цвет (употреблённый Бараташвили трижды, Пастернаком дважды), то привнесены со стороны - малые лета , удваивающие юность оригинала, и попытка заменить эту самую первозданность синевы выражением синева иных начал . В целом же впечатление от перевода первой строфы остаётся неплохое: смысл в принципе передан, а уж без откровенной отсебятины представить пастернаковский перевод вообще немыслимо. Правда, Бараташвили в первых строках тему только намечает, с каким-то трепетом, как мне кажется, сообщая о том, что ему издавна полюбился неземной цвет небесной лазури и вселенской первоосновы. В отличие от грузинского поэта Пастернак уверенно берет быка за рога, то есть не только заявляет о своей любви к синеве, но и истолковывает свою любовь к ней в указанном мною ключе. Однако в общем, повторяю, пастернаковский текст подстрочника не портит.

Подстрочник (2 строфа):

И сейчас, когда кровь

У меня стынет,

Клянусь - я не полюблю

Никогда другого цвета .

Перевод (2 строфа):

И теперь, когда достиг

Я вершины дней своих,

В жертву остальным цветам

Голубого не отдам .

Показатель точности: 44,4 %, показатель вольности: 60 %.

Уменьшение первого и увеличение второго показателей объясняется тем, что Пастернак в первом двустишии передал метафору оригинала собственной метафорой, а во втором - изменил, если можно так выразиться, направление любви лирического субъекта: грузинский поэт клянётся не полюбить другого цвета , русский - остаться верным тому же самому голубому цвету. В данном случае, на мой взгляд, проявляется некоторая ущербность гаспаровского метода: показатели точности и вольности перевода явно ухудшились, тогда как в целом Пастернак справился с передачей смысла и этой строфы (даже в большей степени, чем первой). А это, я полагаю, и есть основной критерий переводческого ремесла. Меня же (в отличие от читателей настоящей статьи знакомого с подстрочником) смущает в тексте перевода только существительное жертва , но о нем я буду говорить в своем месте.

Подстрочник (3 строфа):

В глазах в прекрасный

Влюблён я небесный цвет ;

Он, насыщенный небом ,

Излучает восторг.

Перевод (3 строфа):

Показатель точности: 55,6 %, показатель вольности: 44,4 %.

Почти кульминационный момент развёртывания текста. Несмотря на то, что по сравнению с предыдущей строфой показатель точности возрос, а показатель вольности упал, именно здесь Пастернак решительно уходит в сторону от оригинала, резко сужая пафос исходного текста. (Ещё одно подтверждение не полной адекватности метода, предложенного Гаспаровым. Впрочем, он ни за что бы не поставил бы знак равенства между насыщенностью небом и напоенностью синевой , в результате чего показатель точности перевода данной строфы уменьшился бы, а показатель вольности - увеличился бы. Тем более что первое выражение относится к цвету , второе - к взгляду .) В третьей строфе, сложно выстроенной с точки зрения синтаксиса, Бараташвили говорит о любви к глазам небесного цвета, к любым голубым глазам - кому бы они ни принадлежали. Пастернак объясняется в любви к напоенным синевой глазам конкретного человека, конкретной возлюбленной («Это взгляд бездонный твой» ). (Именно поэтому я не стал приравнивать причастие влюблён оригинала прилагательному любимых перевода: это две разные любви.) К сожалению, выпала из перевода ярчайшая характеристика небесного цвета : он излучает восторг , а благодаря восторженной синеве, бирюзовые глаза тоже, надо полагать, сияют радостью. По мысли Бараташвили, обладатели голубых глаз посредством синевы, которая в них заключена, жизнерадостно относятся ко всему сущему. А Пастернак рисует прекрасные голубые глаза, глядящие исключительно на лирического субъекта. Разница существенная.

Подстрочник (4 строфа):

Дума - мечта

Тянет меня к небесным вершинам,

Чтоб, растаяв от любви [очарования],

Слился я с синим цветом.

Перевод (4 строфа):

Показатель точности: 33,3 %, показатель вольности: 66,7 %.

Как говорится, мороз крепчал: точность перевода падает, вольность стремительно растет. Это вполне понятно: именно с четвертой строфы Пастернак начинает в полный голос говорить о своём, а не о том, что содержится в оригинале. Текст переводчика связан с подстрочником всего тремя словами (деепричастие растаяв я приравнял существительному раствор , иначе связь с подстрочником в переводе уменьшилась бы на треть). Видимо, здесь переводчику надоело держаться рамок исходного текста, и он, переводчик, что называется, творчески воспарил. В четвертой строфе Бараташвили уже не рассуждает о своей любимой синеве; автор, влекомый в небеса думой-мечтой, намерен слиться там с нею раз и навсегда. Но не просто слиться, а предварительно - растаяв от любви . От любви - к чему или к кому? Ответ очевиден: к Божеству, к некоей Вселенской Сущности, к Творцу, создавшему небесный цвет (цвет первозданности - см. первую строфу), приводящий автора в своего рода экстаз. Тогда как Пастернак прочно стоит на земле и, посматривая вверх, размышляет о том, чем, по его мнению (а не по мнению автора оригинала), является синева: цветом мечты лирического субъекта, краской высоты , вместилищем земного простора . Но рассуждения о надмирной бирюзе, повторяю, уже не интересует воспарившего духовно Бараташвили: очарованный лазурью, он мечтает о полном растворении в ней, иными словами - с Самим Божеством. Именно в этом месте читатель начинает смутно догадываться: уж не молитва ли это? И для положительного ответа на сей вопрос, как будет видно из дальнейшего изложения, имеются веские основания. Но продолжим.

Подстрочник (5 строфа):

Умру - не увижу

Слезы я родной,

Вместо этого небо синее

Окропит меня росой небесной.

Перевод (5 строфа):

Показатель точности: 11,1 %, показатель вольности: 85,7 %.

Результат ошеломляющий. О точности говорить вообще не приходится, поскольку перевод не имеет к подстрочнику практически никакого отношения. Все знаменательные слова из него выброшены и заменены переводчиком на собственные. Случай в переводческой практике ХХ века почти уникальный. Бараташвили с грустью говорит о своей смерти, о том, что он, умерев и слившись с небесной синевой, сделавшись духовной сущностью, не увидит оттуда ни одной слезинки, пролитой по нем родным (близким) ему - по духу - человеком; но поэт готов примириться с этим, поскольку - он уверен - его любимое синее небо окропит (освятит) небесной влагой его прах. Пастернак, следуя давней традиции изображать поэта несчастным, нищим, рано умершим, незаслуженно забытым, рассуждает о похоронах лирического субъекта, о его полном исчезновении (в подстрочнике лиргерой растворяется или намерен раствориться в Божественной лазури) и о родне, оплакивающей покойного. Но в случае с Бараташвили говорить о его близких в таком контексте едва ли правомерно. Высокопоставленные родственники поэта, среди которых был его дядя, генерал и правитель Аварии Григол Орбелиани, ничем ему не помогли; при жизни поэт не мог даже напечататься. Мыслимое ли дело, чтобы он в своем самом, пожалуй, высоком, светлом и печальном стихотворении заговорил бы о родственниках? Едва ли.

Подстрочник (6 строфа):

Могилу мою когда

Застелет туман ,

Пусть и он будет принесён в жертву

Лучом [свечением] синему небу!

Перевод (6 строфа):

Показатель точности: 20 %, показатель вольности: 77,8 %

Финал стихотворения. Подстрочник и версия переводчика разведены, если можно так выразиться, на 180 градусов. Буквально. Бараташвили понимает: его имя будет забыто потомками, но он надеется, что луч, следует думать, Божий луч развеет туманный сумрак над его могилой - за безответную любовь поэта к синеве, лазурной высоте, бирюзовой бесконечности. Знаменательной здесь становится совсем не знаменательная часть речи, частица пусть . Она подтверждает предположение о том, что данное стихотворение представляет собой своего рода молитву. Поэт, уверенный во всем небесном, в своем грядущем растворении в лазури Творца, не уверен ни в чем земном, поэтому сам жертвует всем земным ради небесного. Более того. Он приносит свою бренность в жертву неземной вечности, где только и может стать свободным его дух, угнетенный безысходностью существования. Пастернак не только застилает могилу поэта синим , хотя и негустым , инеем , но и набрасывает покров сизого зимнего дыма - дыма забвения - на имя гениального автора «Синего цвета».

Для Бараташвили синева - исключительно в недоступных для бренного тела высотах, на самой вершине мироздания, Пастернаку - все равно где: в чистой надмирности или на грешной земле, скрывающей прах великого поэта. Бараташвили в своём стихотворении поднимается ввысь - с земли в небеса - и оттуда наблюдает за происходящим в тайной надежде, что его духовная составляющая, его сущность не будут забыты. Пастернак в переводе прочно стоит на земле, переводя свой взгляд с лазурных небес на мертвое надгробие, плотно задрапированное двойной пеленой инея и дыма, над которыми не властна никакая - даже Божественная - синева. Бараташвили создает почти духовное стихотворение, Пастернак - откровенно лирическое. Стало быть, он совсем неслучайно изъял жертву из последней строфы ради второй, ибо так и не удосужился вспомнить о ней к финалу переводимого стихотворения. Переводчику было не до того: оттолкнувшись от текста безвестного грузинского поэта, он создал собственное художественное произведение на собственную тему. Об этом говорят и сухие цифры. Показатель точности всего перевода: 37,5 % (колебания: от 66,7 до 11,1), показатель вольности всего перевода: 62,5 % (колебания: от 44,4 до 85,7).

Не посчитав нужным держаться подлинника, Пастернак изначально изменил и формальные особенности переводимого стихотворения. Оригинал Бараташвили написан логаэдом, сложным размером, сочетающем в себе дактиль и хорей. Но такого рода сложности не нужны Пастернаку, и он произвольно меняет логаэд на стандартный хорей, что в практике этого переводчика вообще не является криминалом. (Хотя рассуждения о метрике грузинского стихосложения вне компетенции автора этих строк, убедиться в том, что переводчик не придерживался метрической канвы оригинала, не составило особого труда.) Кроме того, Пастернак, размышляя о том, чем является синий цвет для лирического субъекта, применил в переводе лексическую анафору: семь строк автор перевода начинает частицей (связкой) «это», чего в исходном тексте нет и в помине. В результате перевод, начиная с третьей строфы, напоминает своего рода реестр сущностных особенностей синего цвета. Конечно, мысли об этом приходят на ум только при сравнении перевода с оригиналом, само по себе произведение Пастернака подобных ощущений не вызывает, но в рамках настоящей статьи я как раз и говорю о взаимоотношении исходного текста с его переложением.

Таким образом, к переводу как таковому работа Пастернака не имеет практически никакого отношения. Более того. Она является показательной иллюстрацией того, как не следует переводить стихи. Пастернаковский текст - даже не переложение, не пересказ и не перевод по мотивам оригинала. «Синий цвет» Пастернака приходится оценивать двояко: в качестве оригинального стихотворения ему нет цены; в качестве перевода стихотворения Бараташвили его попросту не существует - каким бы парадоксальным ни было данное утверждение. Если бы Пастернак назвал свой текст, скажем, «Синий цвет (памяти Николоза Бараташвили)», - это сняло бы все грядущие вопросы. Но он называет свои стихи переводом, отчётливо понимая, что это никакой не перевод...

Информация о том, что Пастернак, мягко говоря, не совсем адекватно интерпретировал «Синий цвет» Бараташвили, настигла меня довольно давно, лет 20-25 тому назад. Вспоминаю о какой-то книге, герои которой, грузины, рассуждали на эту тему. Приглядевшись к переводческой манере Пастернака, достоинствами которой является все, что угодно, только не бережное отношение к оригиналу, я захотел познакомиться с потрясающим «Синим цветом» как можно короче, желательно на уровне подстрочника. С течением времени мною овладело непреодолимое желание самому перевести это стихотворение.

В прошлом году на одном из литературных сайтов я случайно обнаружил стихи поэтессы Ирины Санадзе. Написал ей письмо с изложением своей просьбы о подстрочнике стихотворения Бараташвили, и на моё счастье она откликнулась. Аккурат накануне православного Рождества я получил от неё не только оригинал стихотворения и его подстрочник, но и транслит; рассмотрев его, я установил некоторые формальные особенности «Синего цвета». Чтобы проникнуть в текст оригинала, мне пришлось некоторое время учиться произносить вслух непривычные для русского человека звукосочетания, но в конце концов я - не скажу, выучил, - но проникся фантастическим звучанием оригинала, транслит коего хочу привести целиком.

Циса пэрс, лурджса пэрс,

пирвелад кмнилса пэрс

да ар амквекниурс,

сикрмитан вэтрподи.

Да ахлац, рос сисхли

маквс гациэбули,

впицав мэ - ар вэтрпо

ар одэн пэрса схвас.

Твалебши мшвэниэрс,

вэтрпи мэ циса пэрс;

мосрули иги цит

гамокртис сиамит.

Пикри мэ санатри

мимицэвс циса кэдс,

ром эшхит дамднари

шэвэрто лурджса пэрс.

Мовквдэби - вэр внахав

црэмлса мэ мшоблиурс, -

мис мацвлад ца лурджи

дамапрквэвс цварс циурс!

Самарэс чэмса рос

гарс нисли моэцвас, -

игица шэсцирос

циагма лурджса цас!

Как удалось установить, формальная составляющая «Синего цвета» (кроме идентичного во всех строфах размера) меньше всего интересовала его гениального автора. Первые три строфы написаны двустишиями, вторые три - с помощью перекрёстных рифм. Насчёт рифм пришлось призадуматься. Вторые двустишия первой и второй строф оказались нерифмованными, в четвертой строфе краесогласие, связывающее вторую и четвертую строки, оказалось не вполне точным, а в пятой строфе никак не рифмовались между собой первый и третий стихи. Как же переводить? С одной стороны, был соблазн сохранить рифмополе оригинала, с другой - имеется текст Пастернака с абсолютно точными рифмами. А то, что мой перевод будут сравнивать с пастернаковским, заранее отдавая пальму первенства классику, не подлежало сомнению. И поскольку Пастернак, перелагая «Синий цвет», передал краесогласия точно, пришлось допустить слабину, то есть переводить так же, как и он.

И последнее. Перевод любимого мною стихотворения Бараташвили - это своего рода низкий поклон Грузии, которая была моим домом без малого два года, когда я служил в рядах Советской Армии. До сих пор моя память хранит названия поселков (Патара Лило, Дили Лило, Варкетили); потрясающее грузинское гостеприимство (мимо сельского праздника нам, солдатам, нельзя было пройти: запоят и закормят); неподражаемые застолья, когда хмелеешь не столько от великолепного вина, сколько от праздничного соединения душ. Было и неповторимое лакомство - лаваш с виноградом, когда в тощем солдатском кошельке находился лишний полтинник. Были и набеги на виноградники, когда садовники, заставая нас там, не только не отбирали уже собранное в сидоры, но и добавляли ящик-другой от себя («Солдат, ты только не воруй. Приди, попроси - сами дадим!»). Были и самовольные отлучки в красавец Тбилиси, где, несмотря на гражданку (гражданскую одежду), в нас все равно признавали солдат и всюду пускали без очереди. Были и фуникулёрные полёты на гору Мтацминду, и посещение могилы Грибоедова, и много чего ещё, о чем не забыть никогда...

В чистый лазурный цвет,

в первоначальный свет,

в синий надмирный тон

с юности я влюблён.

Но и когда мой пыл

в жилах почти остыл,

я ни с каким другим

цветом несовместим.

Дорог мне с давних пор

глаз бирюзовых взор;

небом заворожён,

счастьем лучится он.

Властно влекут мои

думы меня в эфир,

где, растворясь в любви,

в горний вольюсь сапфир.

Вряд ли слезой родной

мой окропят исход,

но на меня росой

небо лазурь прольёт.

Мгла над холмом моим

встанет, но пусть она

будет, как жертвы дым,

в небо вознесена!

P. S. Выражаю огромную благодарность и глубокую признательность Ирине Санадзе, подарившей автору настоящей статьи счастье работы над переводом «Синего цвета» Н. Бараташвили.

Лифшиц Юрий Иосифович. Род. в 1957 г. Поэт, переводчик, писатель, член Союза российских писателей. Перевёл семь пьес Шекспира: «Гамлет», «Макбет», «Король Лир», «Ромео и Джульетта», «Как вам это понравится», «Двенадцатая ночь», «Много шума из ничего. Перевёл также Л. Кэрролла («Алиса в Стране чудес», «Алиса в Зазеркалье», «Охота на Снарка»), А. Милна («Винни-Пух», «Домик на Пуховой опушке»), А. Рембо («Пьяный корабль»), выполнил переложение «Слова о полку Игореве». Написал роман-CD «И мы», пособие «Как переводить сонеты Шекспира».

1. Лифшиц Ю. И. Слово о полку Игореве: Переложение // Науч. зап. Института Шевченко. Тетрадь № 5. Оренбург, 1995.

2. Лифшиц Ю. И. Тетрадь и Слово и полку: Сб. поэм. Черноголовка: Богородский печатник, 2001.

3. Лифшиц Ю. И. Поэма о Ничто // газета «Школьный психолог», 2001 г., Москва.

4. Шекспир У. Сонеты 137, 152 / Пер. Ю. И. Лифшица // Шекспир У. Сонеты: Антология современных переводов. СПб.: Азбука-классика, 2004.

5. Шекспир У. Сонеты / Пер. Ю. И. Лифшица. Екатеринбург, Издательство Уральского университета, 2006.

6. Шекспир У. Сонеты 19, 55, 66, 71, 73, 74, 90, 106, 116, 130 / Пер. Ю. И. Лифшица // журнал «Веси», Екатеринбург, 2007, № 1, с. 48-49.

7. Кэрролл Л. Охота на Снарка / Пер. Ю. И. Лифшица // Кэрролл Л. Охота на Снарка. СПб.: Азбука-классика, 2007.

8. Флоря А. В., Лифшиц Ю. И. 66-й сонет У. Шекспира в изложении Б. Л. Пастернака // Вестник Челябинского государственного педагогического университета. - 2008. - № 4. ISBN 1997-9886. С. 323-333.

9. Лифшиц Ю. И. «Синий цвет» Николоза Бараташвили в переводе Бориса Пастернака / М.: Литературная учёба, 2009, № 6. С. 125-135.

10. Шекспир У. Гамлет / Пер. Ю. И. Лифшица. Постановка Челябинского ТЮЗа. Сезоны 1991-92, 1992-93 гг.

Синий небесный цвет,
свет «до начала лет»,
коим был создан мир,
с юности мой кумир.

Даже сейчас когда,
кровь моя как вода,
синюю благодать,-
я не могу предать.

Глаз васильковых цвет,
дух мой тобой согрет,
неба лазурь впитал,
мне - их восторг ты дал.

Дума-мечта меня,
тянет к вершине, в путь,
там где с любовью я,
неба познаю суть.

Слезы в родных глазах,
смерть моя не родит,
грусть же небес, мой прах
росами окропит.

Знаю, туман времен,
надписи скроет плит.
Неба лучом спасен,
в синий взлечу зенит!

Транслит

Циса пэрс, лурджса пэрс,
пирвелад кмнилса пэрс
да ар амквекниурс,
сикрмитан вэтрподи.

Да ахлац, рос сисхли
маквс гациэбули,
впицав мэ - ар вэтрпо
ар одэн пэрса схвас.

Твалебши мшвэниэрс,
вэтрпи мэ циса пэрс;
мосрули иги цит
гамокртис сиамит.

Пикри мэ санатри
мимицэвс циса кэдс,
ром эшхит дамднари
шэвэрто лурджса пэрс.

Мовквдэби - вэр внахав
црэмлса мэ мшоблиурс, -
мис мацвлад ца лурджи
дамапрквэвс цварс циурс!

Самарэс чэмса рос
гарс нисли моэцвас, -
игица шэсцирос

Подстрочник

В небесный цвет, синий цвет,
Первозданный цвет
И неземной [не от мира сего]
Я с юности влюблён.

И сейчас, когда кровь
У меня стынет,
Клянусь - я не полюблю
Никогда другого цвета.

В глазах в прекрасный
Влюблён я небесный цвет;
Он, насыщенный небом,
Излучает восторг.

Дума - мечта
Тянет меня к небесным вершинам,
Чтоб, растаяв от любви [очарования],
Слился я с синим цветом.

Умру - не увижу
Слезы я родной,
Вместо этого небо синее
Окропит меня росой небесной.

Могилу мою когда
Застелет туман,
Пусть и он будет принесён в жертву
Лучом [свечением] синему небу!

Перевод Б. Пастернака*

Цвет небесный, синий цвет
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.

И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам

Он прекрасен без прикрас -
Это цвет любимых глаз,
Это взгляд бездонный твой,
Опалённый синевой.

Это цвет моей мечты,
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружён земной простор

Это лёгкий переход
В неизвестность от забот
И от плачущих родных
На похоронах твоих.

Это синий негустой
Иней над моей плитой,
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.

* Перевод Пастернака я привожу на своей странице для сравнения
с подстрочником. Я со своей стороны вынужденно резюмирую,
что лирическое произведение Б. Пастернака «Синий цвет» не имеет
ничего общего с произведением Николоза Мелитоновича Бараташвили.

** Мой перевод – дань творчеству великого грузинского поэта.

*** Дополнительную информацию и подробный анализ перевода
"Синего цвета" Пастернака, можно найти в статье Юрия Лифшица, на
литературном ресурсе Поэзия ру или в 6 книге журнала "Литературная учеба" за 2009 г.

Рецензии

Я всё же отдам дань прекрасному стихотворению Пастернака.
А что касается переводов, надо заметить, что техническая оснащённость ныне живущих ставит их на голову выше любых переводчиков двадцатого столетия(не по интеллекту замечу). Глубинное знание, чувство языка оригинала возможно только по факту длительного(от десяти лет) проживания в среде этого языка.
Оттого мы и видим массу прекрасных стихотворений "на тему" иностранных произведений, но и винить переводчиков прошлого(тем более невыездных, не имеющих повседневного доступа к толковым словарям языка оригинала) не стоит, мне кажется. Наше соревнование с ними возможно только в эстетической плоскости, если хотите.
:))
Вадим

Вадим, я могу согласиться только с тем,
что Синий Цвет Пастернака,- выразительное
и законченное лирическое произведение…,
но только с этим. Синий Цвет Пастернака –
это даже не стихотворение по мотивам и не столько
потому, что он произвольно меняет авторский размер,
сколько потому, что он АБСОЛЮТНО искажает смысл
произведения Бараташвили, т.е. буквально говорит
все с точностью до наоборот. При желании Нобелевский
лауреат мог получить не только не один десяток точных подстрочников,
но и прослушать произведение в оригинале, но…
К сожалению подобных переводов у Пастернака подавляющее большинство,
чего стоит один только Гамлет…
Показатель точности «перевода» Синего Цвета по методике,
известного филолога Михаила Леонидовича Гаспарова 37,5%,
Согласитесь, что процент удручающий.
Я также не считаю, что господина Пастернака
извиняет техническая неоснащенность его времени,
т.к. в тоже время жило и творило немало талантливых переводчиков (в том числе невыездных),
для которых отсутствие интернета не являлось препятствием, для написания талантливого перевода.

На мой взгляд Пастернаку просто не нужно было называть его Синий Цвет переводом.
При таком проценте «попадания в оригинал» как у него, никто не обвинил бы Пастернака в плагиате.

P.S. Подозреваю, что это мое высказывание в адрес мэтра вызовет отповедь ярых его поклонников,
которые впрочем вряд ли заглянут на мою страницу, но достаточно хорошо изучив переводческое наследие Пастернака и в целом его лирику я не могу назвать его не только приличным переводчиком но и хорошим поэтом, и не только потому, что в его стихах зачастую отсутствует внятное содержание, но и потому, что в его
циклах стихов, уже в постнобелевский период сплошь и рядом встречаются слабые рифмы и стилистические
ошибки.

Подписываюсь под каждым Вашим словом!
Я лишь обращаю внимание на то, что обсуждать их ошибки, если есть возможность сделать лучше, не стоит. Скорее даже не стоит тратить на это ВРЕМЯ.
Вот к примеру, я исказил смысл в переводе:

И мне прислали вполне резонное замечание, но обойдя и исказив непонятное для меня действие(закапывание лепестков) я вложил смысл, который тронул лично меня, как читателя. Но "правильный вариант" присланного мне перевода не трогает меня, я не могу его принять. Я не готов защищать свою версию и не могу принять чужую.
Я веду к тому, что выбрать из многих переводов более близкий по смыслу, по ритму и передаваемому чувству возможно, но каждый выберет разный перевод, потому-что для него что-то одно важней другого, а полное совпадение чувств невозможно.
А значит все переводы по-своему ценны и имеют право на существование. И даже далёкие на 70% по смыслу от оригинала.
А Пастернаку дали премию не за стихи, в конце концов. Но посмотрите переводы Фроста "известным переводчиком" Топоровым, недавно умершим...
Никакого уважения к автору.
Может быть потому, что это совсем не просто переводить поэзию?
Вот и я портачу по мере сил...
:))

Вадим для меня существует 2 вида
неудачных переводов: первый - добросовестное заблуждение
(переводчик использует весь свой наличный, но дефицитный арсенал,-
недостаточный для передачи смысла
и мелодики оригинала), но после конструктивной
критики оппонентов не повторяет допущенных в
предыдущих переводах ошибок, второй-пренебрежительная
халатность(автор перевода имея в своем распоряжении весь необходимый
арсенал для хорошего перевода,
делает посредственный перевод по причинам глубоко личного свойства
(лень, меркантильные интересы, оригинальничание и т.д.)
зачастую полностью игнорируя критические замечания оппонентов.
Автор первого варианта достоин уважительного снисхождения,
и конструктивной приватной критики,
автор второго – порицания и нелицеприятной публичной критики.
Поскольку у меня нет ни капли сомнений в талантливости Бориса Пастернака,
а его пренебрежительное отношение критики неоднократно вменялось ему в вину,
я отношу его переводческие огрехи ко второму виду.

Что до оппонирующего Вам рецензента(я зашел по Вашей ссылке) то его (ее) перевод, несмотря на
большую близость к оригиналу в отдельных второстепенных деталях, я
с очень большой натяжкой могу назвать художественным.

Успехов.